Белка песенки поет...
Глава 1
читать дальшеСобралась она еще затемно. Чего мешкать-то? Собралась, запрягла свою пегую лошадку, вынесла вещи, что держала на постоялом дворе при себе, сказала парням, чтобы поторапливались. В Клане она их отпустит по домам - оттуда до Ноттингема совсем ничего остается, она и одна как-нибудь доберется с Божьей помощью. Так она отцу Туку и сказала: пусть он спокойно остается в аббатстве – раз уж там рукописи какие-то редкие оказались. Из самого Линдисфарна. Это ж такая редкость… Ну, что там за Линдисфарн такой она толком не знает, хоть и жалеет иной раз, что учиться по-настоящему не довелось, ведь красиво же, рукописи эти старые, буквицы, изукрашенные узорочьем… Да пустое это дело, жалеть о том, что не сбылось. Кто девчонку бы учить стал?! Разве что сам Тук. Но о нем сначала в наших краях и не слышно было, а потом уж, когда он из самой Святой Земли объявился, и вовсе не до учебы стало. Время было такое…
Так что пусть Тук остается и с рукописями своими всласть возится. До границ графства они доехали без ненужных приключений, а дальше уж она как-нибудь и со своими молодцами доберется. Еще бы, у Маленького Джона сыновья как на подбор – двадцати еще нет, но все в папашу, ростом уже его самого перегнали, дубиной орудуют – так папенька только крякает от удовольствия. С такой охраной к ней никто не сунется. Да и вообще, сейчас не то, что раньше. Это когда она еще в девяносто четвертом в Лондон ездила – вот тогда и правда, страху-то было! Сейчас, конечно, она бы так уже не смогла. А тогда – молодая была, бедовая. Отправляли ее всем миром – и отец Тук, и Джон, и Мач, и Кейт, и сам шериф тогдашний, Роберт Локсли, граф Хантингтон ее провожал, потому как много всего она в Лондон везла: и сундук с деньгами, и документы (велено ей было, как доберется, нужным людям из королевской охраны передать – тогда ведь только с надежным человеком переслать что-то можно было, крепко значит надеялся на нее граф Хантингтон). Да и снедь она с собой везла какую-никакую – и на продажу, и себе в дорогу (спасибо Кейт, напекла – до самого Лондона хватило). Молодежь теперь небось и забыла, как в ту пору по всей Англии покати шаром было, на постоялых дворах одни тараканы – да и те боялись, что их отловят и поджарят. Граф Хантингтон ей потом рассказывал, что где-то далеко на Востоке – много дальше Святой Земли - тараканов, кажется, и вправду едят… Мерзость-то какая, прости Господи! Ну может он просто так пошутил, кто ж его разберет, он всегда бывало со своими шуточками…
Вот хороший все-таки человек, граф Хантингтон. Ей он очень тогда помог, когда шерифом был, после второй осады. И с мужем помог развестись – трус был ее благоверный, что б ему!.. Она сама страсть как замуж-то не хотела, да пришлось – старшая, а в семье одни девки. Младшим-то замуж хочется, но поперед старшей идти нельзя, к ним и свататься никто не хотел. Папаша смертным боем бил, замуж хотел ее сбыть, да она сопротивлялась. А вот младшим сестрам своим отказать не посмела, пошла… Ну да не судьба, видно, была ей с мужем жить. Как война-то всерьез началась, так бывший муженек-то сразу и драпанул из Ноттингема, только его и видели…
А она осталась. Чего только ей повидать тогда не пришлось. До сих пор иной раз кровавые бинты снятся. Да какие бинты – одно слово, ветошь в крови на самом деле. Как они ходили эти тряпки к Тренту застирывать, кровь смывали, кипятили потом в котле и пускали в дело по новой, потому как ничего другого уже не оставалось. А к Тренту страшно идти было – дорога иной раз простреливалась. Мач им говорил – не бойтесь, девчонки, мы вас прикроем, бегите. Они и бежали – с корзинами с бельем наперевес. А потом обратно в гору. Господи, как страшно-то было! Слава богу, что Робинова банда – ну то есть люди графа Хантингтона и вправду хорошо прикрывали: войска старого шерифа головы поднять не смели, когда наши начинали стрелять. А может Богородице крепко она с девчонками молилась. Никто из них тогда не погиб. А белье всё на перевязочный материал пустили… Ох, вспоминать и то теперь тошно!
А граф Хантингтон ей потом и приданое помог вернуть, и работу в замке нашел. Жаль, конечно, что долго он в наших краях не задержался. Всего пару лет шерифом-то у них и был. При нем заново и отстроились: и город отстроили, и замок, можно сказать, из руин подняли. Да что там, хуже чем из руин. Как тогда замок на воздух взлетел -- мало никому не показалось. И горел он потом три дня и три ночи… Столб дыма такой стоял, что из самого Йорка, наверно, видно было. Пожарище потом еще с месяц заливать водой пришлось. Как они тогда выжили – уму непостижимо. Арчер, брат графа Хантингтона, вывел их тогда через какой-то подвал, вышли на поверхность у самого Трента, там понемногу в себя и стали приходить.
Все тогда думали, что Робин – граф Хантингтон то есть – тоже погиб. А оказалось, он не только старого шерифа в замке подорвал, но и брата своего спас. Ну то есть не брата, свойственника своего -- единоутробного брата своего единокровного брата Арчера (если такое и вправду, а не в глупых балладах бывает!). Что это за родственник такой, она толком тогда не знала. До войны-то в Ноттингеме ей пожить почти и не пришлось. Да и муженек ее -- чтоб ему, предателю… -- из дому никуда и не пускал. Так, разговоры всякие, конечно, доводилось ей слыхать. Жуткие слухи об этом человеке шли, правду сказать. Старому шерифу, Вейзи… Так, ну ладно, раз уж она это имя сегодня вспомянула, сейчас утро, авось из преисподней не явится... Стало быть, служил этот «брат» графа Хантингтона при Вейзи капитаном замковой стражи и сильно, говорят, лютовал. Много душ погубил без вины. Ну много – не много, она считать не будет, но нескольких человек она сама потом в городе знала, у кого родные от руки этого упыря погибли. Упырем - это его Кейт так называла. У Кейт он брата младшего убил, Мэтью. С этим не поспоришь. У Кейт, может, характер не сахар, но напраслину возводить на человека не станет.
В общем, сильно лютовал этот человек. Это еще когда граф Хантингтон со своими ребятами по лесам прятался и старому шерифу досаждал. А потом в городе чехарда с властью какая-то началась – старого шерифа вроде убили (только он воскрес потом – и как воскрес!), нового шерифа прислали, а заправлять всем стала почему-то шерифова жена, та еще ведьма! И было все это как раз когда она сама только-только замуж вышла и благоверный ее в Ноттингем и привез. Так что всю эту заваруху она и рассмотреть-то толком не успела. Жена нового шерифа этого названного брата графа Хантингтона казнить хотела – палач с топором уже наготове стоял, да только почему-то его так и не казнили. По правде сказать, ей тогда совсем неинтересно все это было – она от мужниных побоев встать не могла. Благоверный, впрочем, тоже на улицу неделю не высовывался -- так она ему всю его поганую рожу расцарапала! Слухи тогда разные ходили, да что их пересказывать теперь – через несколько недель война началась и всем не до слухов стало.
В общем, как война-то началась, как старый шериф с войском объявился, муженек ее из Ноттингема деру дал, а граф Хантингтон с ребятами своими в город вошел и стали они город оборонять… Так вот этот брат, Гисборном его звали, с графом вместе среди защитников оказался. Как такое случится могло – никто понять не мог. Но тогда такие дни стояли, что вопросы задавать некогда было. Да и вообще столько всего в людях открылось… Она и сама одного парня знала, законченный висельник был, клейма негде ставить – а он тогда ее от верной смерти спас, когда город обстреливать стали, закрыл собою, а сам погиб. А соседи из дома напротив – ей казалось, такие хорошие, понимающие люди были – а раненых из колодца своего поить отказались (боялись тогда, что в городе еще и чума начнется), а потом и вовсе стали народ подбивать ворота врагу открыть, а графа Хантингтона с его людьми связать, да старому шерифу выдать… Так что много тогда чудес в городе творилось.
В общем, защищал этот Гисборн Ноттингем до последнего, и все думали, что он вместе с Хантингтоном при взрыве замка и погиб. Но Робин – граф Хантингтон то есть – и сам жив остался, и брата из-под развалин выволок. Гисборн тогда точно на том свете побывал – это-то она хорошо помнит, она много тогда с ранеными сидела. И с Гисборном сидела, и с другими. Про него все думали – не жилец. Ребра переломаны, в легких – дыра, печень задета. В общем, то ли дьявол от него отступился, то ли чертям в аду при мысли о нем страшно стало. Бог его знает, что там было. В общем, выжил этот человек вопреки всему. Она помнит, как он бредил: такое говорил –выходило, что еще мягко о нем народ-то судил. Но с другой стороны, какого горячечного бреда она тогда от раненых не наслушалась. Каждому есть в чем покаяться, какие грехи помянуть в смертный час.
С Гисборном тогда почти все время граф Хантингтон сидел. Граф ей тогда сказал, что если его названный брат умрет, то он, Робин Локсли, себе этого ввек не простит. Это было, когда однажды ночью они вдвоем при Гисборне сидели. Может потому ее Хантингтон так хорошо и запомнил. С самой полуночи до рассвета тогда пришлось лед менять и обертывать рыцаря мокрыми простынями – так страшно он горел. Отец Тук был тогда уверен, что Гисборн к утру отойдет, но только граф Хантингтон этому верить не хотел. Может потому-то брат его и не умер – у графа Хантингтона, это-то она точно знает, какой-то особо упрямый ангел-хранитель. Потом, когда рыцарь уже на поправку пошел, она тоже много с ним сидела – хоть старшие подруги ее и предупреждали, что опасно это – близко с ним сходится. Неизвестно еще, что у него на уме. Но что у человека на уме может быть, когда он месяц почти с того света, можно сказать, не вылезал? Ничего, конечно, и не было. Она иной раз гуляла с ним возле реки - где еще с больными гулять было? Замок тогда только-только отстраивать начали, ютились все где попало, хорошо еще, что лето стояло, не зима. В общем, гуляли, даже иной раз говорили о чем-то, о чем - она теперь, конечно, и не вспомнит: болтать ни о чем у нее всегда легко получалось, а он все больше молчал. Спрашивал только ее: где Робин, чем он занят. Да еще однажды сказал, что она ему напоминает одну женщину, очень милую женщину, которую он и погубил своими руками. Тогда она и поняла, что он ее саму совсем-совсем не видит. И было от этого почему-то очень горько.
Горевать только особенно некогда было. Король Ричард тогда в Англию вернулся – он и его двор тогда в Ноттингеме целую неделю пробыли. Все тогда с ног сбились – города почти нет, половина домов сгорела, замок весь в руинах, а тут на тебе: завтра все будете веселиться! Сразу столько благородных рыцарей и прекрасных дам понаехало невесть откуда – и все хотят вкусно есть, сладко пить и крепко спать в чистой постели! Цены до небес взлетели, но правда и работа была. Ее тогда на кухню замковую определили, она целыми днями у печи стояла. И чего тогда только не готовили, вина какого только не было – из Испании даже, помнится, привозили несколько бочонков. Веселья только особого она что-то не помнит, хотя у господ каждый вечер и танцы были, и менестрели соловьями заливались.
Смертельно устала она к концу этого праздника жизни и рада была, когда это все наконец закончилось. Графа Хантингтона король тогда шерифом утвердил. Это хорошо очень было, хоть дальше-то жизнь все равно нелегкая была. Война-то за морем у короля все равно продолжалась и налоги платить все равно надо было. Да что там, в девяностые все, наверно, так жили, кто тогда жил – чего им объяснять, а кто не жил, они и не поймут. Ноттингему еще повезло, потому как граф Хантингтон очень хороший шериф был. Справедливый. Людей не обижал. Сам не воровал ничего и другим не давал. Очень она тогда была довольна, что в замке при нем служила. Дружно тогда жили, не то что сейчас: люди-то в замке почитай все были старые соратники графа Хантингтона те, что с ним в Святой Земле бились и потом в Шервудском лесу против старого шерифа боролись.
Тогда, наверно, самая ее счастливая пора была. Она до сих пор часто те времена вспоминает: как собирались все вечерами в большом замковом зале. Граф Хантингтон – он никогда перед своими людьми не чинился, запанибрата не был, но и не чинился, умел просто, но с достоинством себя с народом держать. Значит собирались: граф Хантингтон, оруженосец его Мач, отец Тук, Джон, Кейт, Алан… Даже Гисборн с ними был. После той осады зла особого на него уже никто не держал, да и граф не потерпел бы ничего против своего брата. Гисборн, помнится, даже пел как-то раз со всеми. Пели тогда в замке много -- и про двух братьев, и про вдову с границы, про прекрасную Анни, про рыцаря Овайна, про молодого Тэмлейна. Ей-то самой баллада про Эппи Морри больше всего нравилась: «В Стрэтдоне нет человека такого, который меня бы женою сделал…». Только вот последние слова там про то, как какому-то Джонни Форсайту стоило лишь свиснуть и Эппи сама к нему прискакала… Эппи эта, может, и прискакала бы, а ей так и не довелось такого человека встретить. Да и под венец с нелюбимым ей все-таки пришлось пойти: хорошо хоть, меньше года они вместе прожили.
И плохое, и хорошее – все быстро кончается. Жизнь-то быстро летит. Года через два король Ричард с братом своим замирился, принц Джон снова стал в Англии хозяином, потому как Львиному Сердцу нашему надо было у короля французского Нормандию отвоевывать. Ну или может не Нормандию, а эту … Аквитанию какую-то… или что там еще. Ей Тук объяснял, да она забыла, конечно. Как король Ричард из Англии за море уплыл, так принц Джон тут как тут, мигом нового шерифа в Ноттингем поставил. Граф Хантингтон тогда к своему королю подался, помогать ему французского короля воевать. И воевал он там до тех пор, пока сам Ричард на войне этой стрелу в шею не словил и не скончался на третий день от раны гнойной. Видно, не нашлось там в этой их Аквитании или Нормандии таких сиделок, как она. А может, стрелу тогда враги короля ядом отравили – и такое она слыхала. В общем, стал тогда принц Джон королем, да только граф Хантингтон ему служить, как видно, не захотел и подался куда-то уж совсем далеко в чужие края. А вместе с ним и люди его. Не все, конечно: Тук остался, отец ваш Джон. Кейт тоже осталась – у нее с графом Хантингтоном какая-то сильная размолвка, видно, случилась. Осталась она, жила какое-то время с матерью своей, а потом замуж вышла. Дети у нее теперь уже – четверо.
Король Джон, значит, нового им шерифа прислал. Ну, шериф и шериф, ничего особенного – воровать много не воровал, бесчинств особых не чинил, с местной знатью не ссорился, тихий был такой человечек, себе на уме, лишнего не болтал, пить много не пил. Но после графа Хантингтона, конечно, народ его не любил. Да и налогов при нем меньше не стало, наоборот. Потом и этого шерифа сменили. А сейчас уже третий по счету у них шериф после графа Хантингтона. И тоже ни богу свечка, ни черту кочерга. Видно такие нашему королю и нужны… Сидят, бумаги строчат - бумаг кругом стало, что грязи.
Вот она приедет и тоже будет целый день казначею отчитываться. Потому и не любит она в Лондон ездить, да кто в Ноттингеме туда ездить любит? Ей как всегда и поручили: не бог весть как много товара нужно было закупить – но ведь опять же, деньги при себе вести, смотреть, чтоб ничего из вещей не пропало, да еще отчет этот под занавес… Ну да ладно, главное, что скоро дома будем! Вас там, небось, девки в Клане заждались.
***
Сыновей Джона она, как и обещала, отпустила в Клане – до города совсем близко, доберется и одна на своей лошадке. Мальчишки всю дорогу разговорами донимали, теперь и помолчать не грех, разболталась она что-то. Отпустила парней – и не успела от Клана далеко отъехать, тут же пожалела, потому как с лесной дороги показались ей наперерз двое верхами. Она-то напрямик через Шервуд ехать не решилась: благородные разбойники там давно перевелись, а вот неблагородных подонков в графстве по лесам хватает. Эти двое были хорошо вооружены, да и дорогу, видно, знали. Ох, не нравится ей все это! Кто ж они такие? Вроде бы не из местных, но лица у обоих знакомые, где-то же она их видела, но где? когда? Оба немолодые, вид бывалый. Высокий – тот явно рыцарь будет, хотя скорее всего не из богатых. Тот, что пониже, надо полагать, оруженосец.
- Эй, добрая женщина, куда путь держишь? Не в Ноттингем? – обратился к ней тот, кого она зачислила в оруженосцы.
- Туда. А вы, господа, кто такие будете? Что-то я вас в наших краях раньше не встречала.
- Видите, сэр Гай, - обратился к рыцарю его оруженосец, -- не смеху ради, но нас с Вами здесь уже и не помнят…
- Может и к лучшему, -- усмехнулся его собеседник. По этой усмешке она вдруг и поняла, кто перед ней. От удивления женщина на телеге негромко ойкнула и всплеснула руками:
- Да как же! Вот теперь узнала! Ну конечно! Вы… – она обернулась к тому, что пониже ростом, и широко улыбнулась – Вы Алан. А Вы… – тут лицо ее приняло любопытствующее, но вместе с тем участливое выражение – а Вы – сводный брат графа Хантингтона, сэр Гай, Гай из Гизборна. Только сегодня вас и вспоминала!
Смотрите-ка, все же не забыли! – возликовал Алан. -- А ты-то, погоди, дай-ка тебя узнать! Ну, конечно, ты еще с нами во время осады была, а потом на кухне в замке служила. Звать-то, звать-то тебя как? Нет, не вспомню, прости, дорогая, – совсем память у старого афериста стала ни к черту!
- Мег. Мег Олдфилд, урожденная Беннет.
- Ну, конечно, Мег! Мег, старушка! – Алан, кажется, был искренен в своем энтузиазме. – Сэр Гай, а Вы помните Мег? Она ведь, кажется, Вас тогда выхаживала?
Гай ничего не ответил и отвел взгляд. Мег не могла понять: помнит он ее или нет. Да разве это важно? Больше десяти лет прошло, с какой радости этот… - слово «упырь», уже произнесенное сегодня, невольно всплыло в памяти, и Мег негромко фыркнула от смеха.
- А вы-то, вы-то здесь какими судьбами?
- А мы… - Алан неуверенно посмотрел на своего начальника.
- На родину потянуло, - грустно улыбнулся Гисборн. Вот эту улыбку она не помнила, но она сразу изменила все: надменное, закрытое выражение исчезло, длинные ресницы взметнулись и лицо сразу показалось моложе, в нем даже на короткий миг промелькнуло что-то беззащитное. – Служить здесь снова буду в замке, капитаном. Как когда-то... – он осекся.
- Неужели ничего получше за столько лет для Вас не нашлось? –с обычной своей прямотой выпалила Мег.
- Да я и не особо искал…
- А что у нас нынче за шериф? – Алан явно решил воспользоваться моментом и подсобрать информации. – А то может мы опять того, маху дали, лезем волку в пасть… - Он опасливо хихикнул и покосился на Гисборна.
- Да так, хмырь один, из Лестера перевели.– Неожиданно зло ответила Мег и, удивившись своей реакции, подхлестнула лошадку. – Иной раз кажется, что полный дурак, а в другой раз смотришь и думаешь, что дурость у него какая-то уж очень последовательная.
- Занятно, очень занятно. – протянул Алан, явно размышляя о чем-то, и снова покосился на своего начальника.
Но Гисборна, казалось, ответ на вопрос о шерифе совсем не интересовал. Его глаза задумчиво скользили по лицу Мег, по ветвям деревьев, по кучевым облакам, медленно проплывающим в широко распахнутом над ними небе. В этот момент путешественники как раз достигли вершины холма, с которого открывался вид на Ноттингем. Река, петляя и извиваясь, ярко сверкала внизу. Одуряюще пахло молодой травой. Маленький крольчонок выскочил прямо на дорогу, испугался и стрелой метнулся обратно в заросли. Перекликались птицы. День был теплый, где-то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была в тени, правая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Старый шервудский дуб, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Сквозь столетнюю жесткую кору пробились без сучков сочные, молодые листья… Мег замерла на миг. Беспричинное весеннее чувство радости охватило ее. «Нет, жизнь не кончена в тридцать один год, - вдруг окончательно, беспременно решила она, лукаво прищурившись и оглядев своих нежданных попутчиков, - в тридцать один год жизнь только начинается!»
Глава 2 читать дальше
Двумя неделями ранее, Лондон:
Массивная дубовая дверь наконец отворяется. После нескольких слов привратнику к Гисборну выходит представительного вида управляющий. Отвешивает низкий поклон и ведет рыцаря за собой через долгий лабиринт коридоров, винтовых лестниц и внутренних двориков, в одном из них степенно гуляет павлин. Кажется, переходам никогда не будет конца. Особняк лорда Уорика в Лондоне известен своими внушительными размерами. Наконец Гисборн и его провожатый достигают цели: мажордом отворяет последнюю дверь в большой зал, церемонно раскланивается и совершенно бесшумно удаляется . По случаю теплой погоды камин уже не зажигают, довольствуясь одной медной жаровней. В воздухе чувствуется сильный аромат благовоний –роза, лаванда, еще какие-то травы. На столе в центре зала стоит большая серебряная чаша с фруктами. Открытый огонь жаровни отражается на стенках кувшина с дорогим вином. Конечно, после Аквитании, Тулузы, Сицилии, Кипра Гая не проймешь показной роскошью – все-таки Англия остается Богом забытым островом на самом краю ойкумены. Но даже он должен признать – в этом доме умеют жить и имеют для этого надлежащие средства. Эта мысль немного его успокаивает.
Взгляд продолжает скользить по залу. На одном из гобеленов, украшающих стены, изображена дама с единорогом. Ее черты чем-то напоминают живую женщину, сидящую напротив в нише у окна. В рассеянном свете, проникающем сквозь тонкий слой слюды, возраст дамы удается определить не сразу. Видно, конечно, что перед ним не юная девушка, но – черт возьми! – она все еще удивительно хороша собой. Тонкие руки в серебряных кольцах с аметистами сжимают небольшую изящную книжицу в дорогом сафьяновом переплете. Вряд ли она станет читать молитвенник или часослов – размышляет Гисборн, невольно любуясь сестрой. Скорее уж сказания о короле Артуре и рыцарях Круглого стола или возможно, новомодную поэму Вольфрама фон Эшенбаха о странствиях сэра Парсифаля…
Заслышав звук шагов, Изабелла нарочито неторопливо закрывает книгу и задумчиво, без тени улыбки смотрит на вошедшего. Взгляды одинаковых прозрачно-серых глаз скрещиваются как мечи. Наконец Гай находит в себе силы улыбнуться, уступив этот поединок:
- Дорогая сестра!
- Ну здравствуй, братец! Не ждала тебя. – четко очерченная тонкая бровь иронично изгибается. – Мне почему-то казалось, что встречи на приеме во дворце будет достаточно для изъявления родственных чувств.
- Ты плохо думаешь обо мне, Изабелла.
- Как и ты обо мне. Мы всегда понимали друг друга.
… В ночь перед последним штурмом укреплений Ноттингема, Гай спустился в темницу и освободил сестру. Было решено, если войска шерифа все-таки прорвут последний рубеж обороны, взорвать замок с помощью греческого огня. В этом случае, пленница скорее всего погибла бы под развалинами. Он вывел Изабеллу через подземелье к Тренту и велел уходить и не возвращаться. Свое слово она, как обычно, не сдержала: Робин увидел ее уже через пару месяцев, когда Ричард Львиное Сердце с войском и свитой наконец прибыл в Ноттингем. Изабелла – в новом платье ослепительно алого шелка с шокирующе низким декольте, в окружении сразу нескольких пэров Англии -- гарцевала на чистокровном арабском скакуне в нескольких шагах от монарха. Увидев графа Хантингтона, она лишь иронично улыбнулась и небрежно помахала рукой. За все десять дней пребывания короля в городе они лишь раз обменялись парой ничего не значащих фраз. Было видно, что в голове у красавицы роятся уже совсем другие планы, в которых задействованы куда более значимые персоны, чем бывший командующий королевской охраны в Палестине и безземельный рыцарь с изрядно замаранной репутацией. Честно говоря, Гуд все это время не терял надежды, что Изабелла все же спросит о своем брате, но его ожидания не оправдались. Впрочем, когда Робин в частной беседе с Ричардом попросил о помиловании для Гая, бывший шервудский разбойник тут же не без внутреннего содрогания убедился, что король был уже в курсе всех последних ноттингемских дел. Решение по Гисборну, очевидно, принималось еще до того, как перед грозным монархом гостеприимно распахнулись городские ворота: вожделенный документ уже ждал графа Хантингтона у секретаря. Сам Гисборн, по понятным причинам, не присутствовал на торжествах. Позднее, еще при Ричарде, он несколько раз видел сестру в Лондоне, когда приезжал в столицу по делам графства. Изабелла тогда была уже во втором браке и пользовалась большим весом при дворе – некоторые даже уверяли, что она какое-то время была любовницей Львиного Сердца, но можно ли верить всем досужим сплетникам? Во всяком случае, ее звезда не пошатнулась и при короле Иоанне, на которого она какое-то время оказывала почти неограниченное влияние. В этот период, правда, ни Робина, ни Гая уже не было в стране.
И вот теперь, после многих лет брат и сестра снова стоят друг перед другом:
- Ты не изменилась.
- Знаешь, для женщины моих лет это комплимент. Ты тоже не изменился. Точнее, ты с обычным твоим упорством превращаешься неизвестно во что. Во всяком случае, те новости, что я узнаю из королевской канцелярии, превосходят мое понимание. Объясни мне, Гай, зачем тебе понадобилось соглашаться стать капитаном стражи в этом… как его?.. Ноттингеме?
- Страдаешь амнезией? Могу напомнить: там похоронены наши мать и отец.
- Да? – Невинно пожимает плечами Изабелла. -- А ничего, что ты не вспоминал об этом столько лет? Между прочим, это я жертвую каждый год капитулу на поминальные мессы! И знаешь, было бы неплохо, если бы в этом году ты взял на себя это бремя. Мне предстоят другие расходы.
- Приданое дочери?
- В том числе. Брак с лордом Норфолком стоит больших денег.
- Мне сказали, ему уже стукнуло семьдесят, он скуп, маниакально подозрителен, склонен распускать руки и похоронил трех жен, первая из которых была старше тебя лет на двадцать. Ты действительно думаешь, это хорошая партия?
- Не смей упрекать меня! – голос Изабеллы срывается, она действительно зла не на шутку. – Давно смотрел на себя в зеркало? Я знаю, что делаю. Норфолк - отличная партия. Он будет поддерживать меня, то есть моего мужа, в королевском совете. Его единственный сын умер в прошлом году – моя дочь, очень надеюсь, в первый же год даст ему нового наследника. Ну, а что касается возраста, тем лучше – став вдовой, Алиса сможет устроить жизнь по своему вкусу. Если, конечно, у нее хватит ума. Я не могу вечно устраивать ваши дела.
- Какие, интересно, мои дела ты устроила, Изабелла?
- А ты забыл? Кто же, по-твоему, выпрашивал вам амнистию – тебе и твоему бесценному Робину? Напомнить, как вы сбросили нашего обожаемого монарха в замковый колодец в этом твоем распрекрасном Ноттингеме? Или как ты угрожал принцу арбалетом? Ты, кстати, попал тогда в меня – может быть поэтому ты предпочитаешь не думать о своих «подвигах»?
- Сестра! –в речи Гисборна появляются вкрадчивые предостерегающие ноты - Мне тоже есть, что вспомнить о проказах твоей молодости.
- Положим. Речь не о прошлом. Ты замечательно научился уклоняться от темы. Мне интересно, что все же ты забыл в Ноттингеме? Захотелось лишний раз плюнуть в тот самый колодец?
- Я не могу объяснить – ты все равно не поймешь.
- Конечно, воинствующий идиотизм – не моя стихия. – Она раздраженно отбрасывает в сторону книгу, встает, делает несколько шагов по комнате. – Гай! Я правда хочу тебе добра.
- Я это допускаю. – Гисборн улыбается.
- Я желаю добра. Тебе. Себе. Моим детям. Всей нашей семье. Хоть в это почему-то никто не верит. Подобное назначение недостойно тебя. Я знаю, за тебя просил Фицуолтер. У него могло получиться. Были хорошие шансы. Он рассчитывал, что тебе пожалуют лен на границе с Уэльсом. Там почти все время война, только мы не можем этого признать по политическим причинам. Тебе дали бы набрать свою небольшую армию. Через несколько лет ты был бы в числе первых баронов королевства. В конце концов, ты командовал личной охраной Алиеноры…
- Не я, а Робин.
- Не придирайся к словам. Пусть так. Формально. Но все знают, что твой замечательный Робин был занят другими делами. О которых принято помалкивать. А лямку тянул ты. Многие этого не забыли.
- Да уж. Я думаю.
- Да почему ты всегда воображаешь, что весь мир идет на тебя войной? У королевы-матери было много друзей!
- Да-да, я никогда не забуду, как нам пришлось уносить ноги из Фонтевро от фламандских наемников, не успели еще гроб Алиеноры опустить в могилу!
- Ты все передергиваешь, Гай. Фицуолтер и я надеялись, что король подпишет твое назначение. В другой раз я бы его уговорила. Но, увы! Эта пигалица, Амиси де Вильмюр…
- Я думал, она твоя креатура – Гай ядовито ухмыляется.
- Вовсе нет, братец! Эту девку подсунули в королевскую постель совсем другие люди. - Глядя на сестру, Гисборну на мгновенье становится страшно за будущее этих доброхотов. - Моя протеже будет там, но на это потребуется еще пара месяцев. Вот почему я так настаивала, что нужно обождать. Но нет, мужчины, конечно, думают, что лучше разбираются в политике! Так что эта история с местом капитана замковой страже в Ноттингеме – просто горькая пилюля для Фицуолтера. Ну и щелчок по носу тебе, за все твои прошлые грехи. Но никому и в голову не приходило, что ты согласишься! Даже Иоанн не верил, что ты способен принять подобное предложение! – Она внезапно успокаивается, подходит вплотную и берет его двумя пальцами за ухо, как мальчишку:
- Я правда не знаю, что думать об этом, Гай! Зачем тебе туда ехать?
- А почему бы нет? Я решил вернуться в Англию. Я не хочу оставаться при дворе. Куда еще мне податься? Фицуолтер обещал найти для меня достойное занятие. У него не получилось. Ну и что? В конце концов, у меня достаточно денег чтобы выкупить Гисборн.
- Твоя всегдашняя навязчивая идея! Зачем он тебе? Там все давно прогнило! Там нет ничего, кроме горстки крестьянских домишек… Поместье убыточно! Аббатство держит этих людей из милости! Зачем тебе эта головная боль?
- Я там родился, Изабелла. И ты тоже.
- Я всегда знала, что у тебя с головой не все в порядке! Иначе ты бы не связался с Робином! Который, кстати, умеет устраивать свои дела, в отличие от тебя! – В этом месте она не может удержаться, чтобы раздраженно не помахать перед носом старшего брата указательным пальцем. -- Уж он-то небось не собирается возвращаться в эту дыру! Побегал в молодости по лесам – и что-то больше о его чудачествах мы не слышим! Кстати, где ты оставил его? На Кипре?
- Да, Он в неплохих отношениях с Уолтером из Монбельяра.
- С кем?
- С регентом при малолетнем Лузиньяне.
- Нимало не сомневаюсь. А тебе чего там не сиделось?
- Не знаю. – Гай улыбается. – Можешь считать меня идиотом.
- Это не новость. Я хочу знать другое: ты поссорился с Робином?
- Нет. Вовсе нет… - Гай замолкает, не решаясь еще что-то добавить. – Возможно, он тоже был бы не против вернуться, но он слишком заметная фигура.
- Так это он тебя послал сюда?
- Вовсе нет. Ты считаешь, я не могу самостоятельно принять решение?
- Конечно.
- Конечно – да, или конечно – нет?
- Прекрати! Ты знаешь, что я хотела сказать. Послушай, раз вы оба в таких идиллических отношениях с этим… как его… регентом при Хьюго Лузиньяне.
- Про себя я этого не говорил.
- Не цепляйся к моим словам! Я хочу спросить – с этим Уолтером можно иметь дело?
- В каком смысле?
- Мы можем на него рассчитывать? Он может помочь войсками, если мы захотим поддержать ломбардских рыцарей в Фессалониках против Балдуина?
- Мы – это кто, дорогая сестра? Твой муж?
- Конечно нет! Я говорю о короле.
- Ты стала канцлером Англии?
- Гай! Ты невозможен! Решения такого уровня принимает не канцлер!
- Я понимаю, король Иоанн принимает их лежа в постели с твоими протеже. После этого чему удивляться, что все его зовут Безземельным.
- Не уходи от ответа! Для меня это важно, Гай! – Изабелла берет брата за руку, снова подходит ближе и заглядывает в ему глаза.
- Ответ – нет.
- С какой стати ты заговорил как старина Вейзи? – от звука этого имени Гисборна невольно передергивает. Изабелле определенно не следует играть с огнем.
– Не злись, братец. – Она задумчиво берет Гая за складку рукава.
- Уолтер не даст людей. У него у самого проблемы под Саталией с турками. Возможно, город уже потерян.
- Значит, не поможет? И от этой замечательной Латинской империи нам ничего не отломится? Всё получат фламандцы, венецианцы и прочие проходимцы? – Голос Изабеллы звучит по-детски обиженно и недоуменно.
- Тебе и твоему королю мало того, что Вы уже потеряли Нормандию? Вам хочется еще поучаствовать в авантюрах?
- Ты ничего не понимаешь в политике! Мне наплевать, кто получит клочок выжженной солнцем земли в какой-нибудь Ахайе или Морее. Я, кстати, так и не смогла найти их на карте. Но мне важно сохранять влияние в королевском совете. Мне нужно устроить будущее моего сына, в конце концов! А в крестовые походы пусть ходят дети всякого дурачья. Вроде графа Хантингтона. Удивляюсь, кстати, что вас там не было!
- Брать штурмом христианскую столицу и при этом орать во всю глотку Deus vult? Уничтожать одну из самых прославленных библиотек Европы только потому, что солдатам недоплатили? – Гай брезгливо морщится. В ответ Изабелла не менее театрально всплескивает руками:
- Ах, Боже мой! Мой брат мой стал таким праведником, что оплакивает судьбу каких-то книг на греческом! Куда катится мир! Ну ладно, хватит об этом. У меня не так много времени. Вечером я снова должна появиться при дворе. Послушай, - ее интонация снова меняется, становится застенчиво-просительной - У тебя остались знакомые торговцы на Кипре?
- Я же послал тебе подарки.
- Братец, все эти шелковые ткани, благовония – они, конечно, восхитительны… но… мне очень нужно кое-что еще! – она переходит на шепот - Здесь это стоит баснословных денег!..
- Смелее, дорогая, признайся наконец, что тебе нужно. Яд тарантула отравить своих ближних? Толченая бирюза для приворота? Корень мандрагоры, чтобы подсыпать в кубок лорду Норфолку?
- Не смейся, Гай! - Удивительно, но она медлит с ответом.
- Ну, назови же! Как я могу догадаться?
- Это басма.
- Что?
- Бас-ма – по слогам, как ребенку, произносит Изабелла. - Мне нужно подкрашивать волосы. Да, Гай, в этом ужасно стыдно признаться. – Я старею.
Они долго пристально смотрят друг на друга. Гисборн опять не выдерживает первым: он опускает взгляд, подходит к сестре вплотную, поднимает руку и медленно проводит тыльной стороной кисти по ее шее и подбородку.
- Все равно ты самая красивая.
- Нет, Гай. Можно обманывать других, но не себя.
Они снова молчат. Потом Изабелла отворачивается к окну. Стоя к брату спиной, она спрашивает:
- Когда ты едешь?
- Завтра с рассветом.
- Один?
- Нет. Со мной Алан. Как обычно.
- Ну да. Все как всегда. – Долгая пауза. – Имей в виду: на Гисборн я не дам денег.
- Я не рассчитываю. Это моя идея.
- Дам только на надгробье. Маме. Ты увидишь, плита совсем стерлась. Пусть будет черный полированный мрамор. Понял?! – кажется, ее плечи слегка вздрогнули, или ему показалось? Гай делает шаг вперед, но так и не решается подойти ближе. Когда она оборачивается, ее глаза подозрительно блестят, но слез не видно.
- Тебе пора. Иначе я не успею собраться.
Леди Уорик провожает брата до самого спуска к Темзе. От воды поднимается холодный туман. Изабелла зябко кутается в дорогой плащ на собольем меху. Только на причале она наконец задает тот вопрос, который мучил ее все это время:
- Я слышала, Робин все же женился. Это правда?
- Да.
- Кто эта женщина?
Гай ухмыляется уголком рта:
- Тебе не по зубам. Она сицилийка.
Изабелла надменно вскидывает голову:
- Я никогда не стремилась замуж за Роберта Локсли.
- Даже когда плавала вместе с ним в подземелье в Ноттингеме?
- Вот еще глупости! Я хотела прикончить тебя, другого у меня в мыслях не было! – Невинная улыбка распускается на лице Изабеллы.
Гай осторожно целует ее в макушку. Отстраняется, спрыгивает в лодку. Гребцы ударяют по веслам. Судно быстро выносит течением на середину Темзы.
- Я напишу, Изабелла!
Она ничего не отвечает, но остается на пристани до тех пор, пока лодка не теряется в весенних сумерках.
Глава 3 читать дальше
Ноттингем. Конец лета.
Гай просыпается еще до восхода солнца. Встает, подходит к окну, открывает неплотно притворенные ставни. Скоро начнет светать. Цвет неба на востоке меняется на глазах, поднимается ветер, в кустах внизу, в лощине под стенами замка, запела какая-то птица. В постепенно расходящемся сумраке стала смутно различима светлая полоса дороги, ведущей в Ньюарк… За ней пелена тумана скрывает поля, за которыми темными купами деревьев встает Шервуд. Гай закрывает глаза: ничего не изменилось. Каждая самая мельчайшая деталь этой картины настолько знакома ему, что он с легкостью может восстановить ее по памяти. Незаметно за этими деталями перед Гаем встает его прошлое - прошлое, которое он не может ни зачеркнуть, ни забыть, ни прожить по-другому.
Это прошлое сейчас совсем рядом с ним, оно стекает утренней росой по листьям, оседает на траве, плещется волной в Тренте. Гай видит себя в самом расцвете самоуверенной и жестокой молодости – молодой безземельный рыцарь, досыта наевшийся горького хлеба изгнания, нахлебавшийся сомнительных приключений в Нормандии. Он вернулся домой, чтобы любой ценой, но вернуть себе своё – дом, состояние, власть, место под неярким северным солнцем, наконец! Под цепким взглядом шерифа Вейзи Гисборн осматривает замковые укрепления. Они еще плохо знают друг друга: Вейзи только присматривается к молодому рыцарю, а Гай… Гай пока и не подозревает, какую школу насмешек, лести, шантажа, оскорблений и заманчивых посулов, разнузданной безнаказанности и потакания самым подлым и тайным желаниям предстоит ему здесь пройти.
Проходит три года – и он наблюдает со стены, как по двору в сопровождении стражников куда-то идет жестоко оскорбившая его леди Мэриан. Накануне он своими руками поджег Найтон-холл и силой, под конвоем, доставил Мэриан вместе с отцом в замок. Глядя на нее с высоты, Гай не может отвести взгляд, у него перехватывает горло – он сам не знает, что чувствует в этот момент. Ему казалось, месть принесет освобождение. Тогда почему так мучительно сжимается сердце?
Еще несколько месяцев – и вот он с плохо скрываемым ужасом стоит у распахнутого настежь окна, не в силах оторвать глаз от дороги, над которой с каждой секундой разрастаются клубы пыли. Это крыса Джаспер вызвал войска разрушить Ноттингем до основания, коль скоро ему пока так и не предъявили исчезнувшего шерифа. Выхода нет – мелькает в голове Гая. Остается только раздать оружие всем, кто в состоянии его держать, и драться до конца…
Держаться до конца не потребовалось. Проходит еще примерно год – и Гисборн снова оказывается на том же месте. Черный рыцарь пьян в дым и не спал уже несколько суток. Люди в ужасе шарахаются от него, а он сам лишь каким-то чудом не срывается со смотровой площадки, настолько нетвердой стала его походка. Ему страшно. Все время. Каждый день и час. Страшно лечь в постель и закрыть глаза. Страшно собственной совести, которую он ошибочно принимает за призрак убитой им женщины. Жизнь действительно обратилась в прах. Но как оказывается страшно покончить с этой жизнью!
Еще два месяца. Стоит глубокая ночь, огромная мертвенно бледная луна заливает все кругом холодным призрачным свечением. Ей все равно, сумеет Гай из последних сил удержаться, зацепившись одной рукой за зубец крепостной стены, или рухнет в пропасть и с ним навсегда будет покончено. Глаза то и дела застилает пелена, пульсирующая боль от раны в бедре не дает продохнуть. «Гуманность– твое слабое место, мой мальчик!» - Как ни странно, но именно эта глумливая фраза помогла тогда не потерять сознание и выкарабкаться наверх. Эта схватка с Вейзи до сих пор иной раз снится Гаю в ночных кошмарах...
Еще три месяца – и вот уже весь мир стремительно переворачивается вверх тормашками. Ноттингем опять во вражеском кольце, надежды на подкрепление нет и остается только сражаться до последнего. Гай и его закадычный враг скрываются за выступом стены от стрел противника – ищут уязвимое место для прохода, чтобы можно было как-то подобраться к осадным машинам. У Гуда, как обычно, уже зреет какой-то план: «Ладно, пускай полплана, тебя устроит?» Лесной разбойник издевательски ухмыляется: «Ну как, готов с нами прогуляться?». Гисборн молча кивает. Неожиданно голос Робина становится серьезным:
- Глупо все получилось, Гай. Так и помрем, не поговорив толком. Я ведь тоже предал тебя тогда, мальчишкой. Я знаю, ты долго щадил меня… до того как...
- Ты тоже. Ты и потом меня не убил. А стоило.
- Нет, Гай, не стоило. Ты же здесь. По собственной воле. Пургу можешь перед ребятами нести: «мной движет месть… враг моего врага…».
Они смотрят в глаза друг другу.
- И ведь складно как врал! Любой другой бы поверил… А теперь еще настаиваешь, чтобы я тебя Вейзи выдал!.. Дурак ты, брат! -- Робин тихо смеется и Гай, невольно, неловко улыбается в ответ…
Все это было здесь. Но было очень давно. Гисборн наконец отрывается от созерцания медленно расползающегося по всему горизонту алого свечения, глубоко вздыхает и отходит от окна. Пора заниматься делами. Обойти замок и проверить караулы, потом сходить, посмотреть, как идут дела у каменщиков на южной стороне замка. Потом отработка приемов боя на мечах со стражниками. Среди них осталось всего несколько человек, с которыми они тогда выдержали осаду. И только один, служивший еще при Вейзи. Десятник Марк – вот на кого можно вполне положиться! Впрочем, Томас, Мартин и Старший Бен тоже дело знают и вполне могут командовать небольшим отрядом в мирное время. Ближе к вечеру надо будет заняться оружейной – с этой горой ржавого хлама ему еще возиться и возиться. Да, чтоб не забыть - следует заглянуть на конюшню. Конечно, за Ричи можно не опасаться. Алан его еще никогда в этом отношении не подводил. Но здешние лошади, порученные заботам двух конюхов, у которых под началом состоит еще несколько мальчишек... Длинный список получается. А ведь наверняка за день всплывает что-то еще, о чем он пока и не подозревает.
Обход постов уже не повергает Гисборна в то состояние мрачного неистовства, из которой его с трудом выводил Алан в первые две недели после их возвращения в Ноттингем. Впрочем, пару раз Гисборн все же испускает грозный начальственный рык для острастки зеленой молодежи. Орет, но при этом в голове вертится ехидная реплика верного оруженосца, брошенная украдкой накануне – что-то про отсутствие тренировки и звуки, которые вряд ли могут напугать даже монастырских послушниц.
Покончив с проверкой караулов, Гай спускается на замковый двор. К этому времени вся прислуга уже проснулась. Служанки с большими ведрами отправляются за водой. Стоя в дверях конюшни, рыжий мальчишка, ловко орудуя вилами, выгребает навоз. Высокий парень с угрюмым лицом выкатывает из погреба какие-то бочки. Из кухни, дразня воображение, доносится запах гороховой похлебки на свиной косточке и быстрый перестук ножей. Настоятельно хочется перекусить, тем более что накануне поужинать у Гисборна в очередной раз не получилось из-за утомительно долгого и как всегда бессодержательного разговора с новым шерифом.
Новый шериф, сэр Саймон из Вивенхое… Из ежедневных встреч с ним Гай вынес то же впечатление, которым поделилась Мег еще на подъезде к Ноттингему. Звезд с неба сэр Саймон явно не хватает, но при этом много понимает о себе, местом дорожит и потому очень хочет быть в Лондоне на хорошем счету. С Гисборном держится настороженно – не знает, как себя вести с таким подчиненным, а главное - не понимает, почему человек с подобным послужным списком оказался под его началом на столь незначительном посту. К тому же, можно не сомневаться, навел какие-то справки… вероятно осведомлен и про службу у Вейзи, и про осаду, и про графа Хантингтона. Вообще, черт его разберет – до чего эта говорящая белая мышь смогла докопаться… Сэр Саймон, конечно, усматривает во всей этой истории какой-то подвох для себя. Поэтому так много болтает для самоуспокоения. Рассказывает о трудностях службы в этом неспокойном и опасном краю: «В этих жутких чащобах постоянно скрываются лихие люди!! Только представьте, как сложно собирать налоги для Его величества!» Дальше шериф неизменно переходит к совсем уж бессодержательному отступлению об удивительном даре любви, которую великий монарх умеет внушить всем своим благонамеренным подданным. «Вы даже вообразить не можете, в каком беспорядке я застал дела пять лет назад!..» – За этой фразой обычно следует длинная тирада о важности своевременного представления налоговой отчетности и трудностях в поиске квалифицированных канцеляристов…
Следуя за соблазнительным ароматом, Гай заходит на кухню. Как и следовало ожидать, там уже ошивается Алан. Старый плут явно не теряет времени даром, в три щеки уплетая густую похлебку и при этом умудряясь болтать сразу с несколькими служанками. Увидев хозяина, «человек сэра Гая» еще больше оживляется и взмахом руки приглашает составить ему компанию. Эти утренние недолгие посиделки на кухне за истекшие четыре месяца уже стали почти привычкой. Старые раны - а после сорока ты начинаешь их чувствовать все чаще – меньше ноют от соседства с огромной хорошо натопленной печью. К тому же опытным путем установлено, что стряпня, приготовляемая здесь ранним утром «для своих», намного вкуснее яств, предназначенных для шерифа и его семьи.
Пока Гай подходит к столу, оживленное щебетанье служанок стихает. За истекшие после возвращения несколько месяцев они успели немного изучить нового капитана. К немалой досаде старшей из них, Бесс, этот бесспорно еще не старый и видный собою рыцарь так и не оценил ее пышных форм и бесстыдного хриплого говорка. Зато трусиха и скромница Джейн наконец перестала дрожать как осиновый лист, едва завидев в дверном проеме высокую затянутую в черную кожу фигуру. Тетка Джейн служила в замке еще до приснопамятной осады, и впечатлительная девочка в детстве наслушалась множество страшных историй, в которых Гисборн неизменно превращался в волка-оборотня и пожирал маленьких девочек, а со старшими проделывал кое-то похуже. Теперь Джейн, не поднимая глаз, спешит принести на стол еще хлеба и сыра, в то время как Бесс, явно раздосадованная прерванной беседой, демонстративно разворачивается и принимается с шумом мыть посуду. Впрочем, после хорошенькой порки, которую недавно задал ей управляющий, наглая девица все же считает нужным изобразить какое-то подобие поклона.
Гай и его оруженосец перекидываются парой приветственных фраз, после чего Алан ко всеобщему удовлетворению возвращается к рассказу о жизни на Кипре, в Тулузе и Аквитании, вываливая на ошеломленных служанок множество невероятных подробностей быта и нравов тамошних обитателей. Болтовня Алана настолько занимательна, что даже старшая кухарка Дебора – немолодая сухопарая женщина с крутым нравом – подходит поближе послушать его байки. Гай молча доедает гороховую похлебку, выпивает полкружки сидра и собирается уходить, когда на кухне появляется Мег. С ее появлением разговор вновь прерывается: служанки боятся здешнюю экономку куда больше самого шерифа и командующего охраной. Шериф, всем известно, вдов и предпочитает не вникать в мелочи быта, а его дочери слишком юны, чтобы взять на себя заботу о хозяйстве. Поэтому именно Мег непосредственно подчиняется вся женская прислуга замка. От нее зависит взять девицу на службу или рассчитать на месте и выставить за ворота.
Завидев Гисборна и его оруженосца, Мег радостно улыбается. Она, конечно, никогда не признается, что старалась так подгадать время, чтобы застать их здесь, но Алана ей не провести. Мег садится за общий стол и принимается за еду, одновременно отдавая распоряжения служанкам на сегодняшний день. Алан вдохновенно продолжает свой треп:
«… Да она похоронена там же, в Фонтевро! Ее всюду хорошо помнят – и на Кипре, и в Тулузе, и в Аквитании. Редкого мужества, говорят, была женщина. Еще бы, в двенадцать лет стать королевой Сицилии, после смерти мужа оказаться на краю гибели. Ее брату, покойному королю Ричарду, пришлось захватить Мессину, чтобы вернуть ее приданое! А потом – вы только представьте, девушки! - она пережила кораблекрушение, едва не попала в плен к византийцам, была в лагере крестоносцев под Акрой. Но и это еще не все: ее ведь и вправду чуть не выдали замуж за брата самого Саладина, прочили в жены французскому королю – какие только идеи на этот счет не приходили в голову нашему Львиному Сердцу! В итоге, в девяносто шестом она стала женой графа Тулузского, родила ему нескольких детей, защищала его права против мятежных вассалов, едва не сгорела заживо, пытаясь захватить какой-то там замок…».
Это Алан рассказывает историю младшей дочери королевы Алиеноры, Джоанны. Мег и служанки слушают его, затаив дыхание. Даже Дебора присела на край скамьи и отерла запачканные в муке руки о передник.
-Так вы сами-то ее видели, Алан? – спрашивает Мег.
- Только перед самой ее смертью, когда она попросила убежища в Фонтевро. Приехала с небольшим эскортом. Умоляла впустить. Аббатиса Матильда была против: замужняя дама, как-никак, что у нее там с супругом вышло – неизвестно. К тому же большие сомнения были насчет ее веры: все-таки граф Тулузский и его окружение… -- поймав на себе тяжелый взгляд Гисборна, Алан вовремя спохватывается и решает не вдаваться в подробности вероучения альбигойцев.
- Так графиню все же пустили в аббатство?
- Ну да. Разве найдется такой полоумный, кто станет перечить королеве Алиеноре! Вот только прожила в Фонтевро графиня Джоанна совсем недолго.
- И что с ней сталось?
- Умерла родами. Ребенок тоже прожил всего несколько дней.
Гисборн закрывает глаза. Он хорошо помнит эти сумасшедшие дни. Англия и Нормандия уже признали королем принца Джона. Зато Анжу, Мэн, Турень и, конечно, Бретань склоняются на сторону его племянника Артура. Алиенора не хочет войны и пытается образумить мать Артура, Констанцию Бретонскую. Робин первый раз в жизни не знает, как поступить – он предан Алиеноре, но видеть принца Джона королем Англии – выше его сил. Внезапное появление в Фонтевро беременной графини Тулузской, скрывающейся, по-видимому, от собственного мужа – это как раз то, чего им всем не хватало…
Разговор, меж тем, течет своим чередом:
- Могла бы еще пожить, не старая ведь еще была.
- Тридцать три года – не девочка, однако.
- А красивая хоть?
- Да не особо. Худая, глаза большие. Властная, как и мать. Только силы ее уже совсем, видно, оставили. Я ее и видел-то всего ничего. В само аббатство меня, понятное дело, не больно-то пускали. С ней все больше монахини были…
- Да, только и скажешь, судьба… - подводит итог Мег.
Она поднимается из-за стола, отдает последние распоряжения и уходит по своим делам. На пороге оборачивается и подзывает к себе Джейн:
- Что-то ты слишком бледна сегодня, девочка. Ничего не случилось?
Джейн что-то тихо и испуганно отвечает ей.
- Ну смотри. Не стой сегодня у плиты. Если нужно, я пришлю тебе Молли на подмогу.
Дебора сердито ворчит на Бесс: за разговорами дрянь-девчонка совсем забыла, что давно пора уже ставить котлы. Скоро на кухню придут поесть стражники, сменившиеся с дежурства. В самом деле, нужно идти. Гая тоже давно уже ждут мастер-каменщик и его подручные.
…
В открытую дверь долетает шум со внутреннего двора замка: очевидно кто-то приехал. Шериф сегодня целый день никуда не отлучался, его дочери тоже, племянник, кажется, уже вернулся с охоты. Скорее всего, это какой-то гость. Выйдя на порог оружейной и машинально скрестив руки на груди, Гай наблюдает занимательную сцену: оживленный двор в один миг как будто вымер, только в самом центре подбежавший конюший держит под уздцы великолепного каурого жеребца, рядом с которым стоит только что спешившийся молодой блондин в вишневом плаще. Высокий рост, красивое надменное лицо, дорогое оружие, золотые шпоры… Тычок в зубы помертвевшему от страха слуге дополняет картину. Сын лорда Перси уже достаточно известен Гисборну: предполагаемый жених старшей дочери шерифа часто появляется в замке. Смахнув воображаемую пылинку с дублета и небрежно похлопывая перчатками себя по бедру, Ричард Перси ленивой походкой направляется к крыльцу. Конюх за его спиной с видимым облегчением вздыхает, вытирая кровь с разбитой губы, и торопится отвести лошадь в стойло. Гисборн наблюдает за молодым лордом до тех пор, пока тот не скрывается за дверью, ведущей в парадные покои. Вся эта сцена, определенно, что-то напоминает…
Не успев додумать эту мысль, Гай ловит на себе чей-то взгляд. Оказывается, совсем рядом, за выступом стены, как мышка притаилась Джейн – та самая Джейн, которая подавала ему завтрак сегодня утром. Из своего укрытия служанка явно следила за прибытием сэра Ричарда, а теперь заметила Гисборна. Ее лицо выглядит измученным, губы дрожат, в огромных синих глазах стоят непросохшие слезы. Осознав, что капитан стражи тоже обратил на нее внимание, Джейн зажимает рот рукой и в ужасе бросается прочь – через какой-то миг она уже скрывается за дверями кухни. Невесело усмехнувшись, Гай возвращается к прерванной работе. История стара как мир, но наблюдать ее со стороны в этих стенах оказывается неожиданно горько. И уж совсем будет жаль, если девчонку выставят за порог с младенцем в подоле. От этого сэра Ричарда сочувствия она не дождется, это и дураку ясно. Остается уповать на Мег – если дела и правда обстоят совсем плохо, Мег, конечно, что-нибудь придумает и не оставит в беде дуреху.
«Сэр Гай!» – В дверях оружейной появляется мальчишка-слуга – «Вас ожидают к столу». – Гай досадливо морщится. Идти обедать с шерифом, его семьей и гостями нет ни малейшего желания, но и отказываться каждый раз тоже нет никакой возможности. Капитан замковой стражи делит стол и кров с местным шерифом – так повелось еще издавна. В этом городе они двое представляют королевскую власть. Местная знать не так многочисленна, большинство проживают в своих поместьях на расстоянии одного-двух дней пути от Ноттингема. Отказываться разделить трапезу с шерифом и его окружением – давать лишний повод для пересудов, настраивать против себя и без того подозрительного сэра Саймона. В других обстоятельствах Гаю было бы совершенно наплевать, но вернуться в родные края -- это был его собственный выбор. Он знал, что придется терпеть, и не только глухие угрозы и плевки за спиной от тех, кто еще помнит его молодость, но и безнадежную скуку здешнего «светского общества». Неизвестно еще, что хуже.
Когда Гай входит в большой зал, все остальные уже в сборе: шериф, две его дочери, племянник Уильям, приглашенные к обеду сэр Ричард Перси и мастер Боумэн – старшина местной гильдии торговцев шерстью. Боумэн - человек с большим состоянием и обширными связями не только в Англии, но и по ту сторону Ла Манша, именно поэтому сэр Саймон часто зовет его к себе отобедать. Ближе к концу стола свои места занимают замковый капеллан отец Ансельм, личный секретарь и казначей шерифа брат Христофор, управляющий Эдвард Лики и, наконец, Мег и Алан. Мальчишка-слуга разливает по кубкам вино, Бесс подает еду. Ее полная грудь соблазнительно вздымается перед самым носом Питера Боумэна, тот благосклонно окидывает девицу масляным взглядом и по-свойски треплет ее по щеке.
Общий разговор поначалу не клеится. Шериф, мастер Боумэн и брат Христофор между собой оживленно обсуждают цены на соль. Просто стыд и позор, что они так возросли, а вся вина, конечно, лежит на торговцах из Аквитании. Эти сладкоречивые мерзавцы умудрились захватить весь рынок даже здесь, хотя ничего бы не стоило выпаривать соль из морской воды – чем-чем, а морем Бог Англию не обидел! Сэр Ричард откровенно скучает, не забывая, впрочем, нашептывать своей нареченной что-то на ухо. Леди Элизабет благосклонно улыбается, запрокидывая назад хорошенькую головку. Ее младшая сестра, тринадцатилетняя леди Марджери по своему обыкновению не поднимает глаз от поверхности стола, но всем своим видом дает понять, насколько происходящее ее утомляет. Пятнадцатилетний племянник шерифа, весь день пропадавший на охоте, взахлеб рассказывая Неду Лики, какую великолепную сучку на днях получил в подарок его всегдашний приятель и соперник – отсутствующий сегодня здесь молодой лорд Грегори. Алан ерзает на скамье. Его явно терзает желание оживить беседу, поведав что-нибудь занятное о тех странах, где им с хозяином довелось побывать. Однако он уже достаточно пообтерся на старом новом месте, чтобы смекнуть – большая часть присутствующих воспримет подобное вмешательство враждебно, как попытку набить себе цену и выставить их замшелыми провинциалами. Что касается Мег… она, наверное, размышляет о том, что ей еще нужно успеть сделать сегодня по хозяйству. Хотя… Гай перехватывает ее взгляд, обращенный на него. Она устало улыбается. Уголком рта он улыбается ей в ответ.
-- В самом деле, Ричард? И вы только сейчас мне об этом рассказываете? Отец, да послушайте же! Оказывается, в городе на рыночной площади уже несколько дней выступают какие-то жонглеры, которых мы еще не видели! – Элизабет обращается не только к шерифу, но и ко всем собравшимся. – И что они представляют? Вы говорите, они чудо как хороши?
-- Я этого не говорил, миледи. Я лишь сказал, что возможно, они могут вас позабавить. – Небрежно возражает молодой лорд Перси.
-- Почему я ничего не знаю об этом?! Мне, как всегда, ничего не докладывают! – Возмущенно бормочет шериф. Его мучнисто-бледная кожа от волнения тут же покрывается мелкими красными пятнышками.
-- Не стоит беспокоиться, милорд, -- миролюбиво басит мастер Боумэн, поглаживая себя по массивному животу, в который только что был залит не один стакан бургундского. – Они действительно здесь первый раз, но ничего предосудительного я не заметил. Девица и с ней два парня. В воскресенье возле собора они пели что-то такое… душеспасительное.
- А в другие дни девчонка играет на псалтерионе, все они поют, один из парней жонглирует горящими факелами, другой показывает всякие фокусы, ходит на руках… Потом они оба стреляют в яблоко, которое эта девица держит на голове, а под конец один из парней мечет в нее ножи – в голову, в грудь, да так что ножи ложатся в каком-нибудь дюйме от ее тела! –- облизывая губы от возбуждения, добавляет племянник шерифа.
-- Так ты что, уже видел этих жонглеров? – леди Марджери так и впивается глазами в своего кузена – Откуда ты все про них знаешь?
- Ну да, а чего особенного? Я был сегодня в городе, видел их. – Огрызается юный Уильям. Подростки явно не ладят между собой.
-- Ты же говорил, что был на охоте!
-- Я и был на охоте. Но сначала проехался до рынка. – Всем своим видом племянник шерифа выражает презрение к словам кузины.
- Я хочу их видеть! – безапелляционным тоном заявляет старшая сестра. – Отец, их нужно пригласить в замок!
- Не знаю, дорогая, будет ли это разумно… Якшаться со всякими… проходимцами… И потом… церковь… -- сэр Саймон, несколько встревоженный тем, как поворачивается разговор, оборачивается к отцу Ансельму за советом и поддержкой. Капеллан что-то невразумительно бормочет, не прекращая жевать капустный пирог -- ему явно не хочется быть арбитром в этом семейном споре.
- Отец, мы умираем от скуки! – Элизабет не привыкла выслушивать возражения. – Ричард, завтра же договоритесь с жонглерами и приведите их в замок!
- Желание прекрасной дамы – закон. – Лениво отвечает лорд Перси, с плохо скрытым презрением наблюдая за тем, как брат Христофор украдкой прячет в рукава сутаны большой кусок сыра с общего блюда. Шериф, кажется, хочет что-то возразить, но понимает, что момент упущен и его дочь в очередной раз настояла на своем. Он сердито машет рукой, бормочет что-то неразборчивое и удаляется из-за стола, ни сказав больше ни слова. За ним начинают подниматься и остальные сотрапезники.
Еще один день в Ноттингеме подходит к концу. Душно. Над рекой с громким писком носятся стрижи. Небо затянуло тучами и от этого сумерки наступают быстрее обычного. Скоро станет совсем темно. Из открытых дверей кухни падает сноп оранжевого света. У очага сидят Алан, кухарка Дебора, Бесс и трое стражников. Все чему-то смеются. Гай еще раз обходит замок, проверяет караулы. Все в порядке. Можно идти к себе: лечь спать или выпить еще вина. Ехать в город не хочется. Сидеть в четырех стенах тоже. Гай долго стоит на замковой стене, наблюдая, как в свете факелов вьется мошкара. Вот скрипнула дверь и на заднем дворе появилась Мег в сопровождении девчонки-служанки. Они пришли снять с веревок белье. Экономка торопится: похоже, скоро будет гроза. Гаю хочется окликнуть ее, но он думает, что это покажется глупо. Подхватив корзины с бельем, Мег и девчонка уходят. Слышно, как на двери лязгает засов. А это Дебора отчитывает за что-то Бесс перед тем как улечься на боковую. Гаснут огни в городе. Постепенно все звуки стихают. Завернувшись в плащ, Гай наконец спускается к себе.
4 читать дальше sherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=60#...
5 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=120...
6 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=210...
7 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=420...
8 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=0#7...
9 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=510...
10 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=540...
11 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=540...
12 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=570...
13 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=600...
14 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=630...
15 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=660...
16 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=750...
читать дальшеСобралась она еще затемно. Чего мешкать-то? Собралась, запрягла свою пегую лошадку, вынесла вещи, что держала на постоялом дворе при себе, сказала парням, чтобы поторапливались. В Клане она их отпустит по домам - оттуда до Ноттингема совсем ничего остается, она и одна как-нибудь доберется с Божьей помощью. Так она отцу Туку и сказала: пусть он спокойно остается в аббатстве – раз уж там рукописи какие-то редкие оказались. Из самого Линдисфарна. Это ж такая редкость… Ну, что там за Линдисфарн такой она толком не знает, хоть и жалеет иной раз, что учиться по-настоящему не довелось, ведь красиво же, рукописи эти старые, буквицы, изукрашенные узорочьем… Да пустое это дело, жалеть о том, что не сбылось. Кто девчонку бы учить стал?! Разве что сам Тук. Но о нем сначала в наших краях и не слышно было, а потом уж, когда он из самой Святой Земли объявился, и вовсе не до учебы стало. Время было такое…
Так что пусть Тук остается и с рукописями своими всласть возится. До границ графства они доехали без ненужных приключений, а дальше уж она как-нибудь и со своими молодцами доберется. Еще бы, у Маленького Джона сыновья как на подбор – двадцати еще нет, но все в папашу, ростом уже его самого перегнали, дубиной орудуют – так папенька только крякает от удовольствия. С такой охраной к ней никто не сунется. Да и вообще, сейчас не то, что раньше. Это когда она еще в девяносто четвертом в Лондон ездила – вот тогда и правда, страху-то было! Сейчас, конечно, она бы так уже не смогла. А тогда – молодая была, бедовая. Отправляли ее всем миром – и отец Тук, и Джон, и Мач, и Кейт, и сам шериф тогдашний, Роберт Локсли, граф Хантингтон ее провожал, потому как много всего она в Лондон везла: и сундук с деньгами, и документы (велено ей было, как доберется, нужным людям из королевской охраны передать – тогда ведь только с надежным человеком переслать что-то можно было, крепко значит надеялся на нее граф Хантингтон). Да и снедь она с собой везла какую-никакую – и на продажу, и себе в дорогу (спасибо Кейт, напекла – до самого Лондона хватило). Молодежь теперь небось и забыла, как в ту пору по всей Англии покати шаром было, на постоялых дворах одни тараканы – да и те боялись, что их отловят и поджарят. Граф Хантингтон ей потом рассказывал, что где-то далеко на Востоке – много дальше Святой Земли - тараканов, кажется, и вправду едят… Мерзость-то какая, прости Господи! Ну может он просто так пошутил, кто ж его разберет, он всегда бывало со своими шуточками…
Вот хороший все-таки человек, граф Хантингтон. Ей он очень тогда помог, когда шерифом был, после второй осады. И с мужем помог развестись – трус был ее благоверный, что б ему!.. Она сама страсть как замуж-то не хотела, да пришлось – старшая, а в семье одни девки. Младшим-то замуж хочется, но поперед старшей идти нельзя, к ним и свататься никто не хотел. Папаша смертным боем бил, замуж хотел ее сбыть, да она сопротивлялась. А вот младшим сестрам своим отказать не посмела, пошла… Ну да не судьба, видно, была ей с мужем жить. Как война-то всерьез началась, так бывший муженек-то сразу и драпанул из Ноттингема, только его и видели…
А она осталась. Чего только ей повидать тогда не пришлось. До сих пор иной раз кровавые бинты снятся. Да какие бинты – одно слово, ветошь в крови на самом деле. Как они ходили эти тряпки к Тренту застирывать, кровь смывали, кипятили потом в котле и пускали в дело по новой, потому как ничего другого уже не оставалось. А к Тренту страшно идти было – дорога иной раз простреливалась. Мач им говорил – не бойтесь, девчонки, мы вас прикроем, бегите. Они и бежали – с корзинами с бельем наперевес. А потом обратно в гору. Господи, как страшно-то было! Слава богу, что Робинова банда – ну то есть люди графа Хантингтона и вправду хорошо прикрывали: войска старого шерифа головы поднять не смели, когда наши начинали стрелять. А может Богородице крепко она с девчонками молилась. Никто из них тогда не погиб. А белье всё на перевязочный материал пустили… Ох, вспоминать и то теперь тошно!
А граф Хантингтон ей потом и приданое помог вернуть, и работу в замке нашел. Жаль, конечно, что долго он в наших краях не задержался. Всего пару лет шерифом-то у них и был. При нем заново и отстроились: и город отстроили, и замок, можно сказать, из руин подняли. Да что там, хуже чем из руин. Как тогда замок на воздух взлетел -- мало никому не показалось. И горел он потом три дня и три ночи… Столб дыма такой стоял, что из самого Йорка, наверно, видно было. Пожарище потом еще с месяц заливать водой пришлось. Как они тогда выжили – уму непостижимо. Арчер, брат графа Хантингтона, вывел их тогда через какой-то подвал, вышли на поверхность у самого Трента, там понемногу в себя и стали приходить.
Все тогда думали, что Робин – граф Хантингтон то есть – тоже погиб. А оказалось, он не только старого шерифа в замке подорвал, но и брата своего спас. Ну то есть не брата, свойственника своего -- единоутробного брата своего единокровного брата Арчера (если такое и вправду, а не в глупых балладах бывает!). Что это за родственник такой, она толком тогда не знала. До войны-то в Ноттингеме ей пожить почти и не пришлось. Да и муженек ее -- чтоб ему, предателю… -- из дому никуда и не пускал. Так, разговоры всякие, конечно, доводилось ей слыхать. Жуткие слухи об этом человеке шли, правду сказать. Старому шерифу, Вейзи… Так, ну ладно, раз уж она это имя сегодня вспомянула, сейчас утро, авось из преисподней не явится... Стало быть, служил этот «брат» графа Хантингтона при Вейзи капитаном замковой стражи и сильно, говорят, лютовал. Много душ погубил без вины. Ну много – не много, она считать не будет, но нескольких человек она сама потом в городе знала, у кого родные от руки этого упыря погибли. Упырем - это его Кейт так называла. У Кейт он брата младшего убил, Мэтью. С этим не поспоришь. У Кейт, может, характер не сахар, но напраслину возводить на человека не станет.
В общем, сильно лютовал этот человек. Это еще когда граф Хантингтон со своими ребятами по лесам прятался и старому шерифу досаждал. А потом в городе чехарда с властью какая-то началась – старого шерифа вроде убили (только он воскрес потом – и как воскрес!), нового шерифа прислали, а заправлять всем стала почему-то шерифова жена, та еще ведьма! И было все это как раз когда она сама только-только замуж вышла и благоверный ее в Ноттингем и привез. Так что всю эту заваруху она и рассмотреть-то толком не успела. Жена нового шерифа этого названного брата графа Хантингтона казнить хотела – палач с топором уже наготове стоял, да только почему-то его так и не казнили. По правде сказать, ей тогда совсем неинтересно все это было – она от мужниных побоев встать не могла. Благоверный, впрочем, тоже на улицу неделю не высовывался -- так она ему всю его поганую рожу расцарапала! Слухи тогда разные ходили, да что их пересказывать теперь – через несколько недель война началась и всем не до слухов стало.
В общем, как война-то началась, как старый шериф с войском объявился, муженек ее из Ноттингема деру дал, а граф Хантингтон с ребятами своими в город вошел и стали они город оборонять… Так вот этот брат, Гисборном его звали, с графом вместе среди защитников оказался. Как такое случится могло – никто понять не мог. Но тогда такие дни стояли, что вопросы задавать некогда было. Да и вообще столько всего в людях открылось… Она и сама одного парня знала, законченный висельник был, клейма негде ставить – а он тогда ее от верной смерти спас, когда город обстреливать стали, закрыл собою, а сам погиб. А соседи из дома напротив – ей казалось, такие хорошие, понимающие люди были – а раненых из колодца своего поить отказались (боялись тогда, что в городе еще и чума начнется), а потом и вовсе стали народ подбивать ворота врагу открыть, а графа Хантингтона с его людьми связать, да старому шерифу выдать… Так что много тогда чудес в городе творилось.
В общем, защищал этот Гисборн Ноттингем до последнего, и все думали, что он вместе с Хантингтоном при взрыве замка и погиб. Но Робин – граф Хантингтон то есть – и сам жив остался, и брата из-под развалин выволок. Гисборн тогда точно на том свете побывал – это-то она хорошо помнит, она много тогда с ранеными сидела. И с Гисборном сидела, и с другими. Про него все думали – не жилец. Ребра переломаны, в легких – дыра, печень задета. В общем, то ли дьявол от него отступился, то ли чертям в аду при мысли о нем страшно стало. Бог его знает, что там было. В общем, выжил этот человек вопреки всему. Она помнит, как он бредил: такое говорил –выходило, что еще мягко о нем народ-то судил. Но с другой стороны, какого горячечного бреда она тогда от раненых не наслушалась. Каждому есть в чем покаяться, какие грехи помянуть в смертный час.
С Гисборном тогда почти все время граф Хантингтон сидел. Граф ей тогда сказал, что если его названный брат умрет, то он, Робин Локсли, себе этого ввек не простит. Это было, когда однажды ночью они вдвоем при Гисборне сидели. Может потому ее Хантингтон так хорошо и запомнил. С самой полуночи до рассвета тогда пришлось лед менять и обертывать рыцаря мокрыми простынями – так страшно он горел. Отец Тук был тогда уверен, что Гисборн к утру отойдет, но только граф Хантингтон этому верить не хотел. Может потому-то брат его и не умер – у графа Хантингтона, это-то она точно знает, какой-то особо упрямый ангел-хранитель. Потом, когда рыцарь уже на поправку пошел, она тоже много с ним сидела – хоть старшие подруги ее и предупреждали, что опасно это – близко с ним сходится. Неизвестно еще, что у него на уме. Но что у человека на уме может быть, когда он месяц почти с того света, можно сказать, не вылезал? Ничего, конечно, и не было. Она иной раз гуляла с ним возле реки - где еще с больными гулять было? Замок тогда только-только отстраивать начали, ютились все где попало, хорошо еще, что лето стояло, не зима. В общем, гуляли, даже иной раз говорили о чем-то, о чем - она теперь, конечно, и не вспомнит: болтать ни о чем у нее всегда легко получалось, а он все больше молчал. Спрашивал только ее: где Робин, чем он занят. Да еще однажды сказал, что она ему напоминает одну женщину, очень милую женщину, которую он и погубил своими руками. Тогда она и поняла, что он ее саму совсем-совсем не видит. И было от этого почему-то очень горько.
Горевать только особенно некогда было. Король Ричард тогда в Англию вернулся – он и его двор тогда в Ноттингеме целую неделю пробыли. Все тогда с ног сбились – города почти нет, половина домов сгорела, замок весь в руинах, а тут на тебе: завтра все будете веселиться! Сразу столько благородных рыцарей и прекрасных дам понаехало невесть откуда – и все хотят вкусно есть, сладко пить и крепко спать в чистой постели! Цены до небес взлетели, но правда и работа была. Ее тогда на кухню замковую определили, она целыми днями у печи стояла. И чего тогда только не готовили, вина какого только не было – из Испании даже, помнится, привозили несколько бочонков. Веселья только особого она что-то не помнит, хотя у господ каждый вечер и танцы были, и менестрели соловьями заливались.
Смертельно устала она к концу этого праздника жизни и рада была, когда это все наконец закончилось. Графа Хантингтона король тогда шерифом утвердил. Это хорошо очень было, хоть дальше-то жизнь все равно нелегкая была. Война-то за морем у короля все равно продолжалась и налоги платить все равно надо было. Да что там, в девяностые все, наверно, так жили, кто тогда жил – чего им объяснять, а кто не жил, они и не поймут. Ноттингему еще повезло, потому как граф Хантингтон очень хороший шериф был. Справедливый. Людей не обижал. Сам не воровал ничего и другим не давал. Очень она тогда была довольна, что в замке при нем служила. Дружно тогда жили, не то что сейчас: люди-то в замке почитай все были старые соратники графа Хантингтона те, что с ним в Святой Земле бились и потом в Шервудском лесу против старого шерифа боролись.
Тогда, наверно, самая ее счастливая пора была. Она до сих пор часто те времена вспоминает: как собирались все вечерами в большом замковом зале. Граф Хантингтон – он никогда перед своими людьми не чинился, запанибрата не был, но и не чинился, умел просто, но с достоинством себя с народом держать. Значит собирались: граф Хантингтон, оруженосец его Мач, отец Тук, Джон, Кейт, Алан… Даже Гисборн с ними был. После той осады зла особого на него уже никто не держал, да и граф не потерпел бы ничего против своего брата. Гисборн, помнится, даже пел как-то раз со всеми. Пели тогда в замке много -- и про двух братьев, и про вдову с границы, про прекрасную Анни, про рыцаря Овайна, про молодого Тэмлейна. Ей-то самой баллада про Эппи Морри больше всего нравилась: «В Стрэтдоне нет человека такого, который меня бы женою сделал…». Только вот последние слова там про то, как какому-то Джонни Форсайту стоило лишь свиснуть и Эппи сама к нему прискакала… Эппи эта, может, и прискакала бы, а ей так и не довелось такого человека встретить. Да и под венец с нелюбимым ей все-таки пришлось пойти: хорошо хоть, меньше года они вместе прожили.
И плохое, и хорошее – все быстро кончается. Жизнь-то быстро летит. Года через два король Ричард с братом своим замирился, принц Джон снова стал в Англии хозяином, потому как Львиному Сердцу нашему надо было у короля французского Нормандию отвоевывать. Ну или может не Нормандию, а эту … Аквитанию какую-то… или что там еще. Ей Тук объяснял, да она забыла, конечно. Как король Ричард из Англии за море уплыл, так принц Джон тут как тут, мигом нового шерифа в Ноттингем поставил. Граф Хантингтон тогда к своему королю подался, помогать ему французского короля воевать. И воевал он там до тех пор, пока сам Ричард на войне этой стрелу в шею не словил и не скончался на третий день от раны гнойной. Видно, не нашлось там в этой их Аквитании или Нормандии таких сиделок, как она. А может, стрелу тогда враги короля ядом отравили – и такое она слыхала. В общем, стал тогда принц Джон королем, да только граф Хантингтон ему служить, как видно, не захотел и подался куда-то уж совсем далеко в чужие края. А вместе с ним и люди его. Не все, конечно: Тук остался, отец ваш Джон. Кейт тоже осталась – у нее с графом Хантингтоном какая-то сильная размолвка, видно, случилась. Осталась она, жила какое-то время с матерью своей, а потом замуж вышла. Дети у нее теперь уже – четверо.
Король Джон, значит, нового им шерифа прислал. Ну, шериф и шериф, ничего особенного – воровать много не воровал, бесчинств особых не чинил, с местной знатью не ссорился, тихий был такой человечек, себе на уме, лишнего не болтал, пить много не пил. Но после графа Хантингтона, конечно, народ его не любил. Да и налогов при нем меньше не стало, наоборот. Потом и этого шерифа сменили. А сейчас уже третий по счету у них шериф после графа Хантингтона. И тоже ни богу свечка, ни черту кочерга. Видно такие нашему королю и нужны… Сидят, бумаги строчат - бумаг кругом стало, что грязи.
Вот она приедет и тоже будет целый день казначею отчитываться. Потому и не любит она в Лондон ездить, да кто в Ноттингеме туда ездить любит? Ей как всегда и поручили: не бог весть как много товара нужно было закупить – но ведь опять же, деньги при себе вести, смотреть, чтоб ничего из вещей не пропало, да еще отчет этот под занавес… Ну да ладно, главное, что скоро дома будем! Вас там, небось, девки в Клане заждались.
***
Сыновей Джона она, как и обещала, отпустила в Клане – до города совсем близко, доберется и одна на своей лошадке. Мальчишки всю дорогу разговорами донимали, теперь и помолчать не грех, разболталась она что-то. Отпустила парней – и не успела от Клана далеко отъехать, тут же пожалела, потому как с лесной дороги показались ей наперерз двое верхами. Она-то напрямик через Шервуд ехать не решилась: благородные разбойники там давно перевелись, а вот неблагородных подонков в графстве по лесам хватает. Эти двое были хорошо вооружены, да и дорогу, видно, знали. Ох, не нравится ей все это! Кто ж они такие? Вроде бы не из местных, но лица у обоих знакомые, где-то же она их видела, но где? когда? Оба немолодые, вид бывалый. Высокий – тот явно рыцарь будет, хотя скорее всего не из богатых. Тот, что пониже, надо полагать, оруженосец.
- Эй, добрая женщина, куда путь держишь? Не в Ноттингем? – обратился к ней тот, кого она зачислила в оруженосцы.
- Туда. А вы, господа, кто такие будете? Что-то я вас в наших краях раньше не встречала.
- Видите, сэр Гай, - обратился к рыцарю его оруженосец, -- не смеху ради, но нас с Вами здесь уже и не помнят…
- Может и к лучшему, -- усмехнулся его собеседник. По этой усмешке она вдруг и поняла, кто перед ней. От удивления женщина на телеге негромко ойкнула и всплеснула руками:
- Да как же! Вот теперь узнала! Ну конечно! Вы… – она обернулась к тому, что пониже ростом, и широко улыбнулась – Вы Алан. А Вы… – тут лицо ее приняло любопытствующее, но вместе с тем участливое выражение – а Вы – сводный брат графа Хантингтона, сэр Гай, Гай из Гизборна. Только сегодня вас и вспоминала!
Смотрите-ка, все же не забыли! – возликовал Алан. -- А ты-то, погоди, дай-ка тебя узнать! Ну, конечно, ты еще с нами во время осады была, а потом на кухне в замке служила. Звать-то, звать-то тебя как? Нет, не вспомню, прости, дорогая, – совсем память у старого афериста стала ни к черту!
- Мег. Мег Олдфилд, урожденная Беннет.
- Ну, конечно, Мег! Мег, старушка! – Алан, кажется, был искренен в своем энтузиазме. – Сэр Гай, а Вы помните Мег? Она ведь, кажется, Вас тогда выхаживала?
Гай ничего не ответил и отвел взгляд. Мег не могла понять: помнит он ее или нет. Да разве это важно? Больше десяти лет прошло, с какой радости этот… - слово «упырь», уже произнесенное сегодня, невольно всплыло в памяти, и Мег негромко фыркнула от смеха.
- А вы-то, вы-то здесь какими судьбами?
- А мы… - Алан неуверенно посмотрел на своего начальника.
- На родину потянуло, - грустно улыбнулся Гисборн. Вот эту улыбку она не помнила, но она сразу изменила все: надменное, закрытое выражение исчезло, длинные ресницы взметнулись и лицо сразу показалось моложе, в нем даже на короткий миг промелькнуло что-то беззащитное. – Служить здесь снова буду в замке, капитаном. Как когда-то... – он осекся.
- Неужели ничего получше за столько лет для Вас не нашлось? –с обычной своей прямотой выпалила Мег.
- Да я и не особо искал…
- А что у нас нынче за шериф? – Алан явно решил воспользоваться моментом и подсобрать информации. – А то может мы опять того, маху дали, лезем волку в пасть… - Он опасливо хихикнул и покосился на Гисборна.
- Да так, хмырь один, из Лестера перевели.– Неожиданно зло ответила Мег и, удивившись своей реакции, подхлестнула лошадку. – Иной раз кажется, что полный дурак, а в другой раз смотришь и думаешь, что дурость у него какая-то уж очень последовательная.
- Занятно, очень занятно. – протянул Алан, явно размышляя о чем-то, и снова покосился на своего начальника.
Но Гисборна, казалось, ответ на вопрос о шерифе совсем не интересовал. Его глаза задумчиво скользили по лицу Мег, по ветвям деревьев, по кучевым облакам, медленно проплывающим в широко распахнутом над ними небе. В этот момент путешественники как раз достигли вершины холма, с которого открывался вид на Ноттингем. Река, петляя и извиваясь, ярко сверкала внизу. Одуряюще пахло молодой травой. Маленький крольчонок выскочил прямо на дорогу, испугался и стрелой метнулся обратно в заросли. Перекликались птицы. День был теплый, где-то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была в тени, правая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Старый шервудский дуб, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Сквозь столетнюю жесткую кору пробились без сучков сочные, молодые листья… Мег замерла на миг. Беспричинное весеннее чувство радости охватило ее. «Нет, жизнь не кончена в тридцать один год, - вдруг окончательно, беспременно решила она, лукаво прищурившись и оглядев своих нежданных попутчиков, - в тридцать один год жизнь только начинается!»
Глава 2 читать дальше
Двумя неделями ранее, Лондон:
Массивная дубовая дверь наконец отворяется. После нескольких слов привратнику к Гисборну выходит представительного вида управляющий. Отвешивает низкий поклон и ведет рыцаря за собой через долгий лабиринт коридоров, винтовых лестниц и внутренних двориков, в одном из них степенно гуляет павлин. Кажется, переходам никогда не будет конца. Особняк лорда Уорика в Лондоне известен своими внушительными размерами. Наконец Гисборн и его провожатый достигают цели: мажордом отворяет последнюю дверь в большой зал, церемонно раскланивается и совершенно бесшумно удаляется . По случаю теплой погоды камин уже не зажигают, довольствуясь одной медной жаровней. В воздухе чувствуется сильный аромат благовоний –роза, лаванда, еще какие-то травы. На столе в центре зала стоит большая серебряная чаша с фруктами. Открытый огонь жаровни отражается на стенках кувшина с дорогим вином. Конечно, после Аквитании, Тулузы, Сицилии, Кипра Гая не проймешь показной роскошью – все-таки Англия остается Богом забытым островом на самом краю ойкумены. Но даже он должен признать – в этом доме умеют жить и имеют для этого надлежащие средства. Эта мысль немного его успокаивает.
Взгляд продолжает скользить по залу. На одном из гобеленов, украшающих стены, изображена дама с единорогом. Ее черты чем-то напоминают живую женщину, сидящую напротив в нише у окна. В рассеянном свете, проникающем сквозь тонкий слой слюды, возраст дамы удается определить не сразу. Видно, конечно, что перед ним не юная девушка, но – черт возьми! – она все еще удивительно хороша собой. Тонкие руки в серебряных кольцах с аметистами сжимают небольшую изящную книжицу в дорогом сафьяновом переплете. Вряд ли она станет читать молитвенник или часослов – размышляет Гисборн, невольно любуясь сестрой. Скорее уж сказания о короле Артуре и рыцарях Круглого стола или возможно, новомодную поэму Вольфрама фон Эшенбаха о странствиях сэра Парсифаля…
Заслышав звук шагов, Изабелла нарочито неторопливо закрывает книгу и задумчиво, без тени улыбки смотрит на вошедшего. Взгляды одинаковых прозрачно-серых глаз скрещиваются как мечи. Наконец Гай находит в себе силы улыбнуться, уступив этот поединок:
- Дорогая сестра!
- Ну здравствуй, братец! Не ждала тебя. – четко очерченная тонкая бровь иронично изгибается. – Мне почему-то казалось, что встречи на приеме во дворце будет достаточно для изъявления родственных чувств.
- Ты плохо думаешь обо мне, Изабелла.
- Как и ты обо мне. Мы всегда понимали друг друга.
… В ночь перед последним штурмом укреплений Ноттингема, Гай спустился в темницу и освободил сестру. Было решено, если войска шерифа все-таки прорвут последний рубеж обороны, взорвать замок с помощью греческого огня. В этом случае, пленница скорее всего погибла бы под развалинами. Он вывел Изабеллу через подземелье к Тренту и велел уходить и не возвращаться. Свое слово она, как обычно, не сдержала: Робин увидел ее уже через пару месяцев, когда Ричард Львиное Сердце с войском и свитой наконец прибыл в Ноттингем. Изабелла – в новом платье ослепительно алого шелка с шокирующе низким декольте, в окружении сразу нескольких пэров Англии -- гарцевала на чистокровном арабском скакуне в нескольких шагах от монарха. Увидев графа Хантингтона, она лишь иронично улыбнулась и небрежно помахала рукой. За все десять дней пребывания короля в городе они лишь раз обменялись парой ничего не значащих фраз. Было видно, что в голове у красавицы роятся уже совсем другие планы, в которых задействованы куда более значимые персоны, чем бывший командующий королевской охраны в Палестине и безземельный рыцарь с изрядно замаранной репутацией. Честно говоря, Гуд все это время не терял надежды, что Изабелла все же спросит о своем брате, но его ожидания не оправдались. Впрочем, когда Робин в частной беседе с Ричардом попросил о помиловании для Гая, бывший шервудский разбойник тут же не без внутреннего содрогания убедился, что король был уже в курсе всех последних ноттингемских дел. Решение по Гисборну, очевидно, принималось еще до того, как перед грозным монархом гостеприимно распахнулись городские ворота: вожделенный документ уже ждал графа Хантингтона у секретаря. Сам Гисборн, по понятным причинам, не присутствовал на торжествах. Позднее, еще при Ричарде, он несколько раз видел сестру в Лондоне, когда приезжал в столицу по делам графства. Изабелла тогда была уже во втором браке и пользовалась большим весом при дворе – некоторые даже уверяли, что она какое-то время была любовницей Львиного Сердца, но можно ли верить всем досужим сплетникам? Во всяком случае, ее звезда не пошатнулась и при короле Иоанне, на которого она какое-то время оказывала почти неограниченное влияние. В этот период, правда, ни Робина, ни Гая уже не было в стране.
И вот теперь, после многих лет брат и сестра снова стоят друг перед другом:
- Ты не изменилась.
- Знаешь, для женщины моих лет это комплимент. Ты тоже не изменился. Точнее, ты с обычным твоим упорством превращаешься неизвестно во что. Во всяком случае, те новости, что я узнаю из королевской канцелярии, превосходят мое понимание. Объясни мне, Гай, зачем тебе понадобилось соглашаться стать капитаном стражи в этом… как его?.. Ноттингеме?
- Страдаешь амнезией? Могу напомнить: там похоронены наши мать и отец.
- Да? – Невинно пожимает плечами Изабелла. -- А ничего, что ты не вспоминал об этом столько лет? Между прочим, это я жертвую каждый год капитулу на поминальные мессы! И знаешь, было бы неплохо, если бы в этом году ты взял на себя это бремя. Мне предстоят другие расходы.
- Приданое дочери?
- В том числе. Брак с лордом Норфолком стоит больших денег.
- Мне сказали, ему уже стукнуло семьдесят, он скуп, маниакально подозрителен, склонен распускать руки и похоронил трех жен, первая из которых была старше тебя лет на двадцать. Ты действительно думаешь, это хорошая партия?
- Не смей упрекать меня! – голос Изабеллы срывается, она действительно зла не на шутку. – Давно смотрел на себя в зеркало? Я знаю, что делаю. Норфолк - отличная партия. Он будет поддерживать меня, то есть моего мужа, в королевском совете. Его единственный сын умер в прошлом году – моя дочь, очень надеюсь, в первый же год даст ему нового наследника. Ну, а что касается возраста, тем лучше – став вдовой, Алиса сможет устроить жизнь по своему вкусу. Если, конечно, у нее хватит ума. Я не могу вечно устраивать ваши дела.
- Какие, интересно, мои дела ты устроила, Изабелла?
- А ты забыл? Кто же, по-твоему, выпрашивал вам амнистию – тебе и твоему бесценному Робину? Напомнить, как вы сбросили нашего обожаемого монарха в замковый колодец в этом твоем распрекрасном Ноттингеме? Или как ты угрожал принцу арбалетом? Ты, кстати, попал тогда в меня – может быть поэтому ты предпочитаешь не думать о своих «подвигах»?
- Сестра! –в речи Гисборна появляются вкрадчивые предостерегающие ноты - Мне тоже есть, что вспомнить о проказах твоей молодости.
- Положим. Речь не о прошлом. Ты замечательно научился уклоняться от темы. Мне интересно, что все же ты забыл в Ноттингеме? Захотелось лишний раз плюнуть в тот самый колодец?
- Я не могу объяснить – ты все равно не поймешь.
- Конечно, воинствующий идиотизм – не моя стихия. – Она раздраженно отбрасывает в сторону книгу, встает, делает несколько шагов по комнате. – Гай! Я правда хочу тебе добра.
- Я это допускаю. – Гисборн улыбается.
- Я желаю добра. Тебе. Себе. Моим детям. Всей нашей семье. Хоть в это почему-то никто не верит. Подобное назначение недостойно тебя. Я знаю, за тебя просил Фицуолтер. У него могло получиться. Были хорошие шансы. Он рассчитывал, что тебе пожалуют лен на границе с Уэльсом. Там почти все время война, только мы не можем этого признать по политическим причинам. Тебе дали бы набрать свою небольшую армию. Через несколько лет ты был бы в числе первых баронов королевства. В конце концов, ты командовал личной охраной Алиеноры…
- Не я, а Робин.
- Не придирайся к словам. Пусть так. Формально. Но все знают, что твой замечательный Робин был занят другими делами. О которых принято помалкивать. А лямку тянул ты. Многие этого не забыли.
- Да уж. Я думаю.
- Да почему ты всегда воображаешь, что весь мир идет на тебя войной? У королевы-матери было много друзей!
- Да-да, я никогда не забуду, как нам пришлось уносить ноги из Фонтевро от фламандских наемников, не успели еще гроб Алиеноры опустить в могилу!
- Ты все передергиваешь, Гай. Фицуолтер и я надеялись, что король подпишет твое назначение. В другой раз я бы его уговорила. Но, увы! Эта пигалица, Амиси де Вильмюр…
- Я думал, она твоя креатура – Гай ядовито ухмыляется.
- Вовсе нет, братец! Эту девку подсунули в королевскую постель совсем другие люди. - Глядя на сестру, Гисборну на мгновенье становится страшно за будущее этих доброхотов. - Моя протеже будет там, но на это потребуется еще пара месяцев. Вот почему я так настаивала, что нужно обождать. Но нет, мужчины, конечно, думают, что лучше разбираются в политике! Так что эта история с местом капитана замковой страже в Ноттингеме – просто горькая пилюля для Фицуолтера. Ну и щелчок по носу тебе, за все твои прошлые грехи. Но никому и в голову не приходило, что ты согласишься! Даже Иоанн не верил, что ты способен принять подобное предложение! – Она внезапно успокаивается, подходит вплотную и берет его двумя пальцами за ухо, как мальчишку:
- Я правда не знаю, что думать об этом, Гай! Зачем тебе туда ехать?
- А почему бы нет? Я решил вернуться в Англию. Я не хочу оставаться при дворе. Куда еще мне податься? Фицуолтер обещал найти для меня достойное занятие. У него не получилось. Ну и что? В конце концов, у меня достаточно денег чтобы выкупить Гисборн.
- Твоя всегдашняя навязчивая идея! Зачем он тебе? Там все давно прогнило! Там нет ничего, кроме горстки крестьянских домишек… Поместье убыточно! Аббатство держит этих людей из милости! Зачем тебе эта головная боль?
- Я там родился, Изабелла. И ты тоже.
- Я всегда знала, что у тебя с головой не все в порядке! Иначе ты бы не связался с Робином! Который, кстати, умеет устраивать свои дела, в отличие от тебя! – В этом месте она не может удержаться, чтобы раздраженно не помахать перед носом старшего брата указательным пальцем. -- Уж он-то небось не собирается возвращаться в эту дыру! Побегал в молодости по лесам – и что-то больше о его чудачествах мы не слышим! Кстати, где ты оставил его? На Кипре?
- Да, Он в неплохих отношениях с Уолтером из Монбельяра.
- С кем?
- С регентом при малолетнем Лузиньяне.
- Нимало не сомневаюсь. А тебе чего там не сиделось?
- Не знаю. – Гай улыбается. – Можешь считать меня идиотом.
- Это не новость. Я хочу знать другое: ты поссорился с Робином?
- Нет. Вовсе нет… - Гай замолкает, не решаясь еще что-то добавить. – Возможно, он тоже был бы не против вернуться, но он слишком заметная фигура.
- Так это он тебя послал сюда?
- Вовсе нет. Ты считаешь, я не могу самостоятельно принять решение?
- Конечно.
- Конечно – да, или конечно – нет?
- Прекрати! Ты знаешь, что я хотела сказать. Послушай, раз вы оба в таких идиллических отношениях с этим… как его… регентом при Хьюго Лузиньяне.
- Про себя я этого не говорил.
- Не цепляйся к моим словам! Я хочу спросить – с этим Уолтером можно иметь дело?
- В каком смысле?
- Мы можем на него рассчитывать? Он может помочь войсками, если мы захотим поддержать ломбардских рыцарей в Фессалониках против Балдуина?
- Мы – это кто, дорогая сестра? Твой муж?
- Конечно нет! Я говорю о короле.
- Ты стала канцлером Англии?
- Гай! Ты невозможен! Решения такого уровня принимает не канцлер!
- Я понимаю, король Иоанн принимает их лежа в постели с твоими протеже. После этого чему удивляться, что все его зовут Безземельным.
- Не уходи от ответа! Для меня это важно, Гай! – Изабелла берет брата за руку, снова подходит ближе и заглядывает в ему глаза.
- Ответ – нет.
- С какой стати ты заговорил как старина Вейзи? – от звука этого имени Гисборна невольно передергивает. Изабелле определенно не следует играть с огнем.
– Не злись, братец. – Она задумчиво берет Гая за складку рукава.
- Уолтер не даст людей. У него у самого проблемы под Саталией с турками. Возможно, город уже потерян.
- Значит, не поможет? И от этой замечательной Латинской империи нам ничего не отломится? Всё получат фламандцы, венецианцы и прочие проходимцы? – Голос Изабеллы звучит по-детски обиженно и недоуменно.
- Тебе и твоему королю мало того, что Вы уже потеряли Нормандию? Вам хочется еще поучаствовать в авантюрах?
- Ты ничего не понимаешь в политике! Мне наплевать, кто получит клочок выжженной солнцем земли в какой-нибудь Ахайе или Морее. Я, кстати, так и не смогла найти их на карте. Но мне важно сохранять влияние в королевском совете. Мне нужно устроить будущее моего сына, в конце концов! А в крестовые походы пусть ходят дети всякого дурачья. Вроде графа Хантингтона. Удивляюсь, кстати, что вас там не было!
- Брать штурмом христианскую столицу и при этом орать во всю глотку Deus vult? Уничтожать одну из самых прославленных библиотек Европы только потому, что солдатам недоплатили? – Гай брезгливо морщится. В ответ Изабелла не менее театрально всплескивает руками:
- Ах, Боже мой! Мой брат мой стал таким праведником, что оплакивает судьбу каких-то книг на греческом! Куда катится мир! Ну ладно, хватит об этом. У меня не так много времени. Вечером я снова должна появиться при дворе. Послушай, - ее интонация снова меняется, становится застенчиво-просительной - У тебя остались знакомые торговцы на Кипре?
- Я же послал тебе подарки.
- Братец, все эти шелковые ткани, благовония – они, конечно, восхитительны… но… мне очень нужно кое-что еще! – она переходит на шепот - Здесь это стоит баснословных денег!..
- Смелее, дорогая, признайся наконец, что тебе нужно. Яд тарантула отравить своих ближних? Толченая бирюза для приворота? Корень мандрагоры, чтобы подсыпать в кубок лорду Норфолку?
- Не смейся, Гай! - Удивительно, но она медлит с ответом.
- Ну, назови же! Как я могу догадаться?
- Это басма.
- Что?
- Бас-ма – по слогам, как ребенку, произносит Изабелла. - Мне нужно подкрашивать волосы. Да, Гай, в этом ужасно стыдно признаться. – Я старею.
Они долго пристально смотрят друг на друга. Гисборн опять не выдерживает первым: он опускает взгляд, подходит к сестре вплотную, поднимает руку и медленно проводит тыльной стороной кисти по ее шее и подбородку.
- Все равно ты самая красивая.
- Нет, Гай. Можно обманывать других, но не себя.
Они снова молчат. Потом Изабелла отворачивается к окну. Стоя к брату спиной, она спрашивает:
- Когда ты едешь?
- Завтра с рассветом.
- Один?
- Нет. Со мной Алан. Как обычно.
- Ну да. Все как всегда. – Долгая пауза. – Имей в виду: на Гисборн я не дам денег.
- Я не рассчитываю. Это моя идея.
- Дам только на надгробье. Маме. Ты увидишь, плита совсем стерлась. Пусть будет черный полированный мрамор. Понял?! – кажется, ее плечи слегка вздрогнули, или ему показалось? Гай делает шаг вперед, но так и не решается подойти ближе. Когда она оборачивается, ее глаза подозрительно блестят, но слез не видно.
- Тебе пора. Иначе я не успею собраться.
Леди Уорик провожает брата до самого спуска к Темзе. От воды поднимается холодный туман. Изабелла зябко кутается в дорогой плащ на собольем меху. Только на причале она наконец задает тот вопрос, который мучил ее все это время:
- Я слышала, Робин все же женился. Это правда?
- Да.
- Кто эта женщина?
Гай ухмыляется уголком рта:
- Тебе не по зубам. Она сицилийка.
Изабелла надменно вскидывает голову:
- Я никогда не стремилась замуж за Роберта Локсли.
- Даже когда плавала вместе с ним в подземелье в Ноттингеме?
- Вот еще глупости! Я хотела прикончить тебя, другого у меня в мыслях не было! – Невинная улыбка распускается на лице Изабеллы.
Гай осторожно целует ее в макушку. Отстраняется, спрыгивает в лодку. Гребцы ударяют по веслам. Судно быстро выносит течением на середину Темзы.
- Я напишу, Изабелла!
Она ничего не отвечает, но остается на пристани до тех пор, пока лодка не теряется в весенних сумерках.
Глава 3 читать дальше
Ноттингем. Конец лета.
Гай просыпается еще до восхода солнца. Встает, подходит к окну, открывает неплотно притворенные ставни. Скоро начнет светать. Цвет неба на востоке меняется на глазах, поднимается ветер, в кустах внизу, в лощине под стенами замка, запела какая-то птица. В постепенно расходящемся сумраке стала смутно различима светлая полоса дороги, ведущей в Ньюарк… За ней пелена тумана скрывает поля, за которыми темными купами деревьев встает Шервуд. Гай закрывает глаза: ничего не изменилось. Каждая самая мельчайшая деталь этой картины настолько знакома ему, что он с легкостью может восстановить ее по памяти. Незаметно за этими деталями перед Гаем встает его прошлое - прошлое, которое он не может ни зачеркнуть, ни забыть, ни прожить по-другому.
Это прошлое сейчас совсем рядом с ним, оно стекает утренней росой по листьям, оседает на траве, плещется волной в Тренте. Гай видит себя в самом расцвете самоуверенной и жестокой молодости – молодой безземельный рыцарь, досыта наевшийся горького хлеба изгнания, нахлебавшийся сомнительных приключений в Нормандии. Он вернулся домой, чтобы любой ценой, но вернуть себе своё – дом, состояние, власть, место под неярким северным солнцем, наконец! Под цепким взглядом шерифа Вейзи Гисборн осматривает замковые укрепления. Они еще плохо знают друг друга: Вейзи только присматривается к молодому рыцарю, а Гай… Гай пока и не подозревает, какую школу насмешек, лести, шантажа, оскорблений и заманчивых посулов, разнузданной безнаказанности и потакания самым подлым и тайным желаниям предстоит ему здесь пройти.
Проходит три года – и он наблюдает со стены, как по двору в сопровождении стражников куда-то идет жестоко оскорбившая его леди Мэриан. Накануне он своими руками поджег Найтон-холл и силой, под конвоем, доставил Мэриан вместе с отцом в замок. Глядя на нее с высоты, Гай не может отвести взгляд, у него перехватывает горло – он сам не знает, что чувствует в этот момент. Ему казалось, месть принесет освобождение. Тогда почему так мучительно сжимается сердце?
Еще несколько месяцев – и вот он с плохо скрываемым ужасом стоит у распахнутого настежь окна, не в силах оторвать глаз от дороги, над которой с каждой секундой разрастаются клубы пыли. Это крыса Джаспер вызвал войска разрушить Ноттингем до основания, коль скоро ему пока так и не предъявили исчезнувшего шерифа. Выхода нет – мелькает в голове Гая. Остается только раздать оружие всем, кто в состоянии его держать, и драться до конца…
Держаться до конца не потребовалось. Проходит еще примерно год – и Гисборн снова оказывается на том же месте. Черный рыцарь пьян в дым и не спал уже несколько суток. Люди в ужасе шарахаются от него, а он сам лишь каким-то чудом не срывается со смотровой площадки, настолько нетвердой стала его походка. Ему страшно. Все время. Каждый день и час. Страшно лечь в постель и закрыть глаза. Страшно собственной совести, которую он ошибочно принимает за призрак убитой им женщины. Жизнь действительно обратилась в прах. Но как оказывается страшно покончить с этой жизнью!
Еще два месяца. Стоит глубокая ночь, огромная мертвенно бледная луна заливает все кругом холодным призрачным свечением. Ей все равно, сумеет Гай из последних сил удержаться, зацепившись одной рукой за зубец крепостной стены, или рухнет в пропасть и с ним навсегда будет покончено. Глаза то и дела застилает пелена, пульсирующая боль от раны в бедре не дает продохнуть. «Гуманность– твое слабое место, мой мальчик!» - Как ни странно, но именно эта глумливая фраза помогла тогда не потерять сознание и выкарабкаться наверх. Эта схватка с Вейзи до сих пор иной раз снится Гаю в ночных кошмарах...
Еще три месяца – и вот уже весь мир стремительно переворачивается вверх тормашками. Ноттингем опять во вражеском кольце, надежды на подкрепление нет и остается только сражаться до последнего. Гай и его закадычный враг скрываются за выступом стены от стрел противника – ищут уязвимое место для прохода, чтобы можно было как-то подобраться к осадным машинам. У Гуда, как обычно, уже зреет какой-то план: «Ладно, пускай полплана, тебя устроит?» Лесной разбойник издевательски ухмыляется: «Ну как, готов с нами прогуляться?». Гисборн молча кивает. Неожиданно голос Робина становится серьезным:
- Глупо все получилось, Гай. Так и помрем, не поговорив толком. Я ведь тоже предал тебя тогда, мальчишкой. Я знаю, ты долго щадил меня… до того как...
- Ты тоже. Ты и потом меня не убил. А стоило.
- Нет, Гай, не стоило. Ты же здесь. По собственной воле. Пургу можешь перед ребятами нести: «мной движет месть… враг моего врага…».
Они смотрят в глаза друг другу.
- И ведь складно как врал! Любой другой бы поверил… А теперь еще настаиваешь, чтобы я тебя Вейзи выдал!.. Дурак ты, брат! -- Робин тихо смеется и Гай, невольно, неловко улыбается в ответ…
Все это было здесь. Но было очень давно. Гисборн наконец отрывается от созерцания медленно расползающегося по всему горизонту алого свечения, глубоко вздыхает и отходит от окна. Пора заниматься делами. Обойти замок и проверить караулы, потом сходить, посмотреть, как идут дела у каменщиков на южной стороне замка. Потом отработка приемов боя на мечах со стражниками. Среди них осталось всего несколько человек, с которыми они тогда выдержали осаду. И только один, служивший еще при Вейзи. Десятник Марк – вот на кого можно вполне положиться! Впрочем, Томас, Мартин и Старший Бен тоже дело знают и вполне могут командовать небольшим отрядом в мирное время. Ближе к вечеру надо будет заняться оружейной – с этой горой ржавого хлама ему еще возиться и возиться. Да, чтоб не забыть - следует заглянуть на конюшню. Конечно, за Ричи можно не опасаться. Алан его еще никогда в этом отношении не подводил. Но здешние лошади, порученные заботам двух конюхов, у которых под началом состоит еще несколько мальчишек... Длинный список получается. А ведь наверняка за день всплывает что-то еще, о чем он пока и не подозревает.
Обход постов уже не повергает Гисборна в то состояние мрачного неистовства, из которой его с трудом выводил Алан в первые две недели после их возвращения в Ноттингем. Впрочем, пару раз Гисборн все же испускает грозный начальственный рык для острастки зеленой молодежи. Орет, но при этом в голове вертится ехидная реплика верного оруженосца, брошенная украдкой накануне – что-то про отсутствие тренировки и звуки, которые вряд ли могут напугать даже монастырских послушниц.
Покончив с проверкой караулов, Гай спускается на замковый двор. К этому времени вся прислуга уже проснулась. Служанки с большими ведрами отправляются за водой. Стоя в дверях конюшни, рыжий мальчишка, ловко орудуя вилами, выгребает навоз. Высокий парень с угрюмым лицом выкатывает из погреба какие-то бочки. Из кухни, дразня воображение, доносится запах гороховой похлебки на свиной косточке и быстрый перестук ножей. Настоятельно хочется перекусить, тем более что накануне поужинать у Гисборна в очередной раз не получилось из-за утомительно долгого и как всегда бессодержательного разговора с новым шерифом.
Новый шериф, сэр Саймон из Вивенхое… Из ежедневных встреч с ним Гай вынес то же впечатление, которым поделилась Мег еще на подъезде к Ноттингему. Звезд с неба сэр Саймон явно не хватает, но при этом много понимает о себе, местом дорожит и потому очень хочет быть в Лондоне на хорошем счету. С Гисборном держится настороженно – не знает, как себя вести с таким подчиненным, а главное - не понимает, почему человек с подобным послужным списком оказался под его началом на столь незначительном посту. К тому же, можно не сомневаться, навел какие-то справки… вероятно осведомлен и про службу у Вейзи, и про осаду, и про графа Хантингтона. Вообще, черт его разберет – до чего эта говорящая белая мышь смогла докопаться… Сэр Саймон, конечно, усматривает во всей этой истории какой-то подвох для себя. Поэтому так много болтает для самоуспокоения. Рассказывает о трудностях службы в этом неспокойном и опасном краю: «В этих жутких чащобах постоянно скрываются лихие люди!! Только представьте, как сложно собирать налоги для Его величества!» Дальше шериф неизменно переходит к совсем уж бессодержательному отступлению об удивительном даре любви, которую великий монарх умеет внушить всем своим благонамеренным подданным. «Вы даже вообразить не можете, в каком беспорядке я застал дела пять лет назад!..» – За этой фразой обычно следует длинная тирада о важности своевременного представления налоговой отчетности и трудностях в поиске квалифицированных канцеляристов…
Следуя за соблазнительным ароматом, Гай заходит на кухню. Как и следовало ожидать, там уже ошивается Алан. Старый плут явно не теряет времени даром, в три щеки уплетая густую похлебку и при этом умудряясь болтать сразу с несколькими служанками. Увидев хозяина, «человек сэра Гая» еще больше оживляется и взмахом руки приглашает составить ему компанию. Эти утренние недолгие посиделки на кухне за истекшие четыре месяца уже стали почти привычкой. Старые раны - а после сорока ты начинаешь их чувствовать все чаще – меньше ноют от соседства с огромной хорошо натопленной печью. К тому же опытным путем установлено, что стряпня, приготовляемая здесь ранним утром «для своих», намного вкуснее яств, предназначенных для шерифа и его семьи.
Пока Гай подходит к столу, оживленное щебетанье служанок стихает. За истекшие после возвращения несколько месяцев они успели немного изучить нового капитана. К немалой досаде старшей из них, Бесс, этот бесспорно еще не старый и видный собою рыцарь так и не оценил ее пышных форм и бесстыдного хриплого говорка. Зато трусиха и скромница Джейн наконец перестала дрожать как осиновый лист, едва завидев в дверном проеме высокую затянутую в черную кожу фигуру. Тетка Джейн служила в замке еще до приснопамятной осады, и впечатлительная девочка в детстве наслушалась множество страшных историй, в которых Гисборн неизменно превращался в волка-оборотня и пожирал маленьких девочек, а со старшими проделывал кое-то похуже. Теперь Джейн, не поднимая глаз, спешит принести на стол еще хлеба и сыра, в то время как Бесс, явно раздосадованная прерванной беседой, демонстративно разворачивается и принимается с шумом мыть посуду. Впрочем, после хорошенькой порки, которую недавно задал ей управляющий, наглая девица все же считает нужным изобразить какое-то подобие поклона.
Гай и его оруженосец перекидываются парой приветственных фраз, после чего Алан ко всеобщему удовлетворению возвращается к рассказу о жизни на Кипре, в Тулузе и Аквитании, вываливая на ошеломленных служанок множество невероятных подробностей быта и нравов тамошних обитателей. Болтовня Алана настолько занимательна, что даже старшая кухарка Дебора – немолодая сухопарая женщина с крутым нравом – подходит поближе послушать его байки. Гай молча доедает гороховую похлебку, выпивает полкружки сидра и собирается уходить, когда на кухне появляется Мег. С ее появлением разговор вновь прерывается: служанки боятся здешнюю экономку куда больше самого шерифа и командующего охраной. Шериф, всем известно, вдов и предпочитает не вникать в мелочи быта, а его дочери слишком юны, чтобы взять на себя заботу о хозяйстве. Поэтому именно Мег непосредственно подчиняется вся женская прислуга замка. От нее зависит взять девицу на службу или рассчитать на месте и выставить за ворота.
Завидев Гисборна и его оруженосца, Мег радостно улыбается. Она, конечно, никогда не признается, что старалась так подгадать время, чтобы застать их здесь, но Алана ей не провести. Мег садится за общий стол и принимается за еду, одновременно отдавая распоряжения служанкам на сегодняшний день. Алан вдохновенно продолжает свой треп:
«… Да она похоронена там же, в Фонтевро! Ее всюду хорошо помнят – и на Кипре, и в Тулузе, и в Аквитании. Редкого мужества, говорят, была женщина. Еще бы, в двенадцать лет стать королевой Сицилии, после смерти мужа оказаться на краю гибели. Ее брату, покойному королю Ричарду, пришлось захватить Мессину, чтобы вернуть ее приданое! А потом – вы только представьте, девушки! - она пережила кораблекрушение, едва не попала в плен к византийцам, была в лагере крестоносцев под Акрой. Но и это еще не все: ее ведь и вправду чуть не выдали замуж за брата самого Саладина, прочили в жены французскому королю – какие только идеи на этот счет не приходили в голову нашему Львиному Сердцу! В итоге, в девяносто шестом она стала женой графа Тулузского, родила ему нескольких детей, защищала его права против мятежных вассалов, едва не сгорела заживо, пытаясь захватить какой-то там замок…».
Это Алан рассказывает историю младшей дочери королевы Алиеноры, Джоанны. Мег и служанки слушают его, затаив дыхание. Даже Дебора присела на край скамьи и отерла запачканные в муке руки о передник.
-Так вы сами-то ее видели, Алан? – спрашивает Мег.
- Только перед самой ее смертью, когда она попросила убежища в Фонтевро. Приехала с небольшим эскортом. Умоляла впустить. Аббатиса Матильда была против: замужняя дама, как-никак, что у нее там с супругом вышло – неизвестно. К тому же большие сомнения были насчет ее веры: все-таки граф Тулузский и его окружение… -- поймав на себе тяжелый взгляд Гисборна, Алан вовремя спохватывается и решает не вдаваться в подробности вероучения альбигойцев.
- Так графиню все же пустили в аббатство?
- Ну да. Разве найдется такой полоумный, кто станет перечить королеве Алиеноре! Вот только прожила в Фонтевро графиня Джоанна совсем недолго.
- И что с ней сталось?
- Умерла родами. Ребенок тоже прожил всего несколько дней.
Гисборн закрывает глаза. Он хорошо помнит эти сумасшедшие дни. Англия и Нормандия уже признали королем принца Джона. Зато Анжу, Мэн, Турень и, конечно, Бретань склоняются на сторону его племянника Артура. Алиенора не хочет войны и пытается образумить мать Артура, Констанцию Бретонскую. Робин первый раз в жизни не знает, как поступить – он предан Алиеноре, но видеть принца Джона королем Англии – выше его сил. Внезапное появление в Фонтевро беременной графини Тулузской, скрывающейся, по-видимому, от собственного мужа – это как раз то, чего им всем не хватало…
Разговор, меж тем, течет своим чередом:
- Могла бы еще пожить, не старая ведь еще была.
- Тридцать три года – не девочка, однако.
- А красивая хоть?
- Да не особо. Худая, глаза большие. Властная, как и мать. Только силы ее уже совсем, видно, оставили. Я ее и видел-то всего ничего. В само аббатство меня, понятное дело, не больно-то пускали. С ней все больше монахини были…
- Да, только и скажешь, судьба… - подводит итог Мег.
Она поднимается из-за стола, отдает последние распоряжения и уходит по своим делам. На пороге оборачивается и подзывает к себе Джейн:
- Что-то ты слишком бледна сегодня, девочка. Ничего не случилось?
Джейн что-то тихо и испуганно отвечает ей.
- Ну смотри. Не стой сегодня у плиты. Если нужно, я пришлю тебе Молли на подмогу.
Дебора сердито ворчит на Бесс: за разговорами дрянь-девчонка совсем забыла, что давно пора уже ставить котлы. Скоро на кухню придут поесть стражники, сменившиеся с дежурства. В самом деле, нужно идти. Гая тоже давно уже ждут мастер-каменщик и его подручные.
…
В открытую дверь долетает шум со внутреннего двора замка: очевидно кто-то приехал. Шериф сегодня целый день никуда не отлучался, его дочери тоже, племянник, кажется, уже вернулся с охоты. Скорее всего, это какой-то гость. Выйдя на порог оружейной и машинально скрестив руки на груди, Гай наблюдает занимательную сцену: оживленный двор в один миг как будто вымер, только в самом центре подбежавший конюший держит под уздцы великолепного каурого жеребца, рядом с которым стоит только что спешившийся молодой блондин в вишневом плаще. Высокий рост, красивое надменное лицо, дорогое оружие, золотые шпоры… Тычок в зубы помертвевшему от страха слуге дополняет картину. Сын лорда Перси уже достаточно известен Гисборну: предполагаемый жених старшей дочери шерифа часто появляется в замке. Смахнув воображаемую пылинку с дублета и небрежно похлопывая перчатками себя по бедру, Ричард Перси ленивой походкой направляется к крыльцу. Конюх за его спиной с видимым облегчением вздыхает, вытирая кровь с разбитой губы, и торопится отвести лошадь в стойло. Гисборн наблюдает за молодым лордом до тех пор, пока тот не скрывается за дверью, ведущей в парадные покои. Вся эта сцена, определенно, что-то напоминает…
Не успев додумать эту мысль, Гай ловит на себе чей-то взгляд. Оказывается, совсем рядом, за выступом стены, как мышка притаилась Джейн – та самая Джейн, которая подавала ему завтрак сегодня утром. Из своего укрытия служанка явно следила за прибытием сэра Ричарда, а теперь заметила Гисборна. Ее лицо выглядит измученным, губы дрожат, в огромных синих глазах стоят непросохшие слезы. Осознав, что капитан стражи тоже обратил на нее внимание, Джейн зажимает рот рукой и в ужасе бросается прочь – через какой-то миг она уже скрывается за дверями кухни. Невесело усмехнувшись, Гай возвращается к прерванной работе. История стара как мир, но наблюдать ее со стороны в этих стенах оказывается неожиданно горько. И уж совсем будет жаль, если девчонку выставят за порог с младенцем в подоле. От этого сэра Ричарда сочувствия она не дождется, это и дураку ясно. Остается уповать на Мег – если дела и правда обстоят совсем плохо, Мег, конечно, что-нибудь придумает и не оставит в беде дуреху.
«Сэр Гай!» – В дверях оружейной появляется мальчишка-слуга – «Вас ожидают к столу». – Гай досадливо морщится. Идти обедать с шерифом, его семьей и гостями нет ни малейшего желания, но и отказываться каждый раз тоже нет никакой возможности. Капитан замковой стражи делит стол и кров с местным шерифом – так повелось еще издавна. В этом городе они двое представляют королевскую власть. Местная знать не так многочисленна, большинство проживают в своих поместьях на расстоянии одного-двух дней пути от Ноттингема. Отказываться разделить трапезу с шерифом и его окружением – давать лишний повод для пересудов, настраивать против себя и без того подозрительного сэра Саймона. В других обстоятельствах Гаю было бы совершенно наплевать, но вернуться в родные края -- это был его собственный выбор. Он знал, что придется терпеть, и не только глухие угрозы и плевки за спиной от тех, кто еще помнит его молодость, но и безнадежную скуку здешнего «светского общества». Неизвестно еще, что хуже.
Когда Гай входит в большой зал, все остальные уже в сборе: шериф, две его дочери, племянник Уильям, приглашенные к обеду сэр Ричард Перси и мастер Боумэн – старшина местной гильдии торговцев шерстью. Боумэн - человек с большим состоянием и обширными связями не только в Англии, но и по ту сторону Ла Манша, именно поэтому сэр Саймон часто зовет его к себе отобедать. Ближе к концу стола свои места занимают замковый капеллан отец Ансельм, личный секретарь и казначей шерифа брат Христофор, управляющий Эдвард Лики и, наконец, Мег и Алан. Мальчишка-слуга разливает по кубкам вино, Бесс подает еду. Ее полная грудь соблазнительно вздымается перед самым носом Питера Боумэна, тот благосклонно окидывает девицу масляным взглядом и по-свойски треплет ее по щеке.
Общий разговор поначалу не клеится. Шериф, мастер Боумэн и брат Христофор между собой оживленно обсуждают цены на соль. Просто стыд и позор, что они так возросли, а вся вина, конечно, лежит на торговцах из Аквитании. Эти сладкоречивые мерзавцы умудрились захватить весь рынок даже здесь, хотя ничего бы не стоило выпаривать соль из морской воды – чем-чем, а морем Бог Англию не обидел! Сэр Ричард откровенно скучает, не забывая, впрочем, нашептывать своей нареченной что-то на ухо. Леди Элизабет благосклонно улыбается, запрокидывая назад хорошенькую головку. Ее младшая сестра, тринадцатилетняя леди Марджери по своему обыкновению не поднимает глаз от поверхности стола, но всем своим видом дает понять, насколько происходящее ее утомляет. Пятнадцатилетний племянник шерифа, весь день пропадавший на охоте, взахлеб рассказывая Неду Лики, какую великолепную сучку на днях получил в подарок его всегдашний приятель и соперник – отсутствующий сегодня здесь молодой лорд Грегори. Алан ерзает на скамье. Его явно терзает желание оживить беседу, поведав что-нибудь занятное о тех странах, где им с хозяином довелось побывать. Однако он уже достаточно пообтерся на старом новом месте, чтобы смекнуть – большая часть присутствующих воспримет подобное вмешательство враждебно, как попытку набить себе цену и выставить их замшелыми провинциалами. Что касается Мег… она, наверное, размышляет о том, что ей еще нужно успеть сделать сегодня по хозяйству. Хотя… Гай перехватывает ее взгляд, обращенный на него. Она устало улыбается. Уголком рта он улыбается ей в ответ.
-- В самом деле, Ричард? И вы только сейчас мне об этом рассказываете? Отец, да послушайте же! Оказывается, в городе на рыночной площади уже несколько дней выступают какие-то жонглеры, которых мы еще не видели! – Элизабет обращается не только к шерифу, но и ко всем собравшимся. – И что они представляют? Вы говорите, они чудо как хороши?
-- Я этого не говорил, миледи. Я лишь сказал, что возможно, они могут вас позабавить. – Небрежно возражает молодой лорд Перси.
-- Почему я ничего не знаю об этом?! Мне, как всегда, ничего не докладывают! – Возмущенно бормочет шериф. Его мучнисто-бледная кожа от волнения тут же покрывается мелкими красными пятнышками.
-- Не стоит беспокоиться, милорд, -- миролюбиво басит мастер Боумэн, поглаживая себя по массивному животу, в который только что был залит не один стакан бургундского. – Они действительно здесь первый раз, но ничего предосудительного я не заметил. Девица и с ней два парня. В воскресенье возле собора они пели что-то такое… душеспасительное.
- А в другие дни девчонка играет на псалтерионе, все они поют, один из парней жонглирует горящими факелами, другой показывает всякие фокусы, ходит на руках… Потом они оба стреляют в яблоко, которое эта девица держит на голове, а под конец один из парней мечет в нее ножи – в голову, в грудь, да так что ножи ложатся в каком-нибудь дюйме от ее тела! –- облизывая губы от возбуждения, добавляет племянник шерифа.
-- Так ты что, уже видел этих жонглеров? – леди Марджери так и впивается глазами в своего кузена – Откуда ты все про них знаешь?
- Ну да, а чего особенного? Я был сегодня в городе, видел их. – Огрызается юный Уильям. Подростки явно не ладят между собой.
-- Ты же говорил, что был на охоте!
-- Я и был на охоте. Но сначала проехался до рынка. – Всем своим видом племянник шерифа выражает презрение к словам кузины.
- Я хочу их видеть! – безапелляционным тоном заявляет старшая сестра. – Отец, их нужно пригласить в замок!
- Не знаю, дорогая, будет ли это разумно… Якшаться со всякими… проходимцами… И потом… церковь… -- сэр Саймон, несколько встревоженный тем, как поворачивается разговор, оборачивается к отцу Ансельму за советом и поддержкой. Капеллан что-то невразумительно бормочет, не прекращая жевать капустный пирог -- ему явно не хочется быть арбитром в этом семейном споре.
- Отец, мы умираем от скуки! – Элизабет не привыкла выслушивать возражения. – Ричард, завтра же договоритесь с жонглерами и приведите их в замок!
- Желание прекрасной дамы – закон. – Лениво отвечает лорд Перси, с плохо скрытым презрением наблюдая за тем, как брат Христофор украдкой прячет в рукава сутаны большой кусок сыра с общего блюда. Шериф, кажется, хочет что-то возразить, но понимает, что момент упущен и его дочь в очередной раз настояла на своем. Он сердито машет рукой, бормочет что-то неразборчивое и удаляется из-за стола, ни сказав больше ни слова. За ним начинают подниматься и остальные сотрапезники.
Еще один день в Ноттингеме подходит к концу. Душно. Над рекой с громким писком носятся стрижи. Небо затянуло тучами и от этого сумерки наступают быстрее обычного. Скоро станет совсем темно. Из открытых дверей кухни падает сноп оранжевого света. У очага сидят Алан, кухарка Дебора, Бесс и трое стражников. Все чему-то смеются. Гай еще раз обходит замок, проверяет караулы. Все в порядке. Можно идти к себе: лечь спать или выпить еще вина. Ехать в город не хочется. Сидеть в четырех стенах тоже. Гай долго стоит на замковой стене, наблюдая, как в свете факелов вьется мошкара. Вот скрипнула дверь и на заднем дворе появилась Мег в сопровождении девчонки-служанки. Они пришли снять с веревок белье. Экономка торопится: похоже, скоро будет гроза. Гаю хочется окликнуть ее, но он думает, что это покажется глупо. Подхватив корзины с бельем, Мег и девчонка уходят. Слышно, как на двери лязгает засов. А это Дебора отчитывает за что-то Бесс перед тем как улечься на боковую. Гаснут огни в городе. Постепенно все звуки стихают. Завернувшись в плащ, Гай наконец спускается к себе.
4 читать дальше sherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=60#...
5 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=120...
6 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=210...
7 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=420...
8 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=0#7...
9 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=510...
10 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=540...
11 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=540...
12 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=570...
13 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=600...
14 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=630...
15 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=660...
16 читать дальшеsherwoodforest.diary.ru/p212186988.htm?from=750...
@темы: Кейт, Изабелла, Мег, Алан Э'Дейл, Маленький Джон, Монах Тук, Фанфики, Гай Гисборн
-
-
20.06.2017 в 14:51В 5 серии второго сезона, если я ничего не путаю.
-
-
20.06.2017 в 15:27-
-
21.06.2017 в 00:05А может и мне подскажет кто-нибудь?
Не упоминаются ли где в каноне, как зовут Вейзи и Торнтона (мужа Изабеллы), а также фамилия сэра Джаспера?
-
-
21.06.2017 в 09:41Имен Вейзи и Торнтона - точно не упоминалось... Просто - Вейзи и Торнтон.
А вот про фамилию Джаспера - не помню... Вроде бы тоже нет.
-
-
21.06.2017 в 14:28значит, можно придумать любые )
-
-
21.06.2017 в 14:57-
-
21.06.2017 в 15:59Посмотрела в английских сабах - действительно, одинаково - Thornton
Видимо, сценаристы забыли про управляющего в Локсли из 1-го сезона, и ввели еще одного Торнтона )))
-
-
21.06.2017 в 16:28Просто исходя из характеров короля и Робина. Знаем, что Робин - очень тщеславен, и бывает весьма заносчив. И не терпит, если кто-то в чем-то его превосходит (по подколке одного типа из прежней банды Джона.). А также пытается выказать свое превосходство и доказать окружающим, что он "самый" (меткий, лучший, умный и т.д), т.е, самоутвердиться. (Урок в детстве, когда Гая едва не повесили из-за этого, видимо, ничему не научил).
Падок на похвалу. Причем, складывается впечатление, что ему недостаточно просто делать "добро", тихо и незаметно - он ждет благодарностей. И не раз, и не два - а постоянно. В тщеславии его упрекали и друзья.
А теперь возьмем короля. Разве не те же самые черты характера? Только в еще большей степени. И вызвавшему монарший гнев (справедлив он или нет), приходилось несладко.
Взять тот же случай с герцогом Леопольдом. Хотя тот по военным законам был в своем праве, поднять свой штандарт.
Возможно, король просто "приревновал" к славе.
Тот же Картер (еще одна жертва сценаристов) рассказывал, что когда он прибыл в армию короля, там только и было разговоров, что о подвигах Локсли. )))
Самолюбивому и тщеславному королю это вряд ли нравилось. С одной стороны конечно, верный охранник, хороший воин и т.д. С другой - если о подвигах телохранителя (пусть даже графа), говорят уже больше, нежели о подвигах самого короля - то это должно быть весьма для него болезненно.
Вот и воспользовался благовидным предлогом, чтобы сплавить Робика домой. ))) А тот устроил там персональную войнушку, с шерифом и Джоном.
-
-
21.06.2017 в 17:55О, а это, кстати, объясняет, почему король не рвётся восстановить справедливость по отношению к Локсли. Ну ладно, домой он не собирается, но уж указ какой-нибудь мог бы накатать о возвращении Робину титула и земель. Да и о замене шерифа, если уж на то пошло. Пришлось бы принцу Джону думать, идти на открытый конфликт с братом из-за Вейзи или нет. А то "партизань, мой дорогой друг, дальше, пока я не вернусь". Очень похоже, что Робина он едва терпит и втайне даже рад, что тот угодил в Англии в такой переплёт.
-
-
21.06.2017 в 19:39-
-
23.06.2017 в 02:35Это, кстати, не единственное повторение имён в сериале. Например, мальчишку, пажа Вейзи, которого убили в первом сезоне, и брата Кейт, зовут одинаково - Метью. И мать Мэриан, если мне память не изменяет, звали Кейт.
Кстати, мне тоже приходила в голову мысль, что Робин Ричарда чем-то подспудно очень раздражает, хотя я не раздумывала, чем именно. Робин верен королю до мозга костей, и Алиенора его ценит, а матушку Ричард очень уважает, и потому изо всех сил старается быть к Робину справедливым: зовёт своим другом, назначает личным телохранителем. Но раздражение копится, и потому Ричард с такой готовностью верит клевете Вейзи - ага, я же знал, я же чувствовал, что с этим Локсли что-то не так!
-
-
01.07.2017 в 22:28Глава 7
Сколько раз в жизни ему приходилось спускаться по этим скользким, покрытым серой слизью ступенькам в подземную тюрьму Ноттингема, Гай вряд ли мог дать ответ. После второй осады замок был почти весь разрушен мощным взрывом: брат Тук поработал на совесть и изготовил такую прорву византийского огня, что просто удивительно, как вообще что-то смогло тогда уцелеть! Сохранились только подземелья, и то не все. Своды многих потайных ходов, крипт и подземных зал обрушились, но застенки, где при Вейзи пытали заключенных, как будто в насмешку уцелели, и даже служили потом какое-то время пристанищем для городских погорельцев. Впрочем, все эти подробности бывший черный рыцарь знал лишь по рассказам: ранение было настолько тяжело, что он даже не видел ослепительной вспышки, слизнувшей в единый миг большую часть замковых укреплений и навсегда похоронившей под руинами человека, вспоминать о котором без содрогания Гай не мог и спустя многие годы.
Вернувшись в Ноттингем после долгих лет странствий, Гисборн с тяжелым чувством обнаружил, что две вещи остались в замке точно такими, какими он знал их всегда – парадное крыльцо и темница, хотя все остальные крепостные сооружения изменились до неузнаваемости или были отстроены заново уже после того, как он вместе с графом Хантингтоном покинули Англию. Тюрьмы и казематы будут востребованы при любом режиме – эту нехитрую истину Гай усвоил давно, достаточно повидав их на своем веку. Однако подземелья Ноттингема… Он много бы дал, чтобы эти своды тоже рухнули в тот день, когда они с Робином по всем законам и вправду должны были отдать Богу или дьяволу свои души.
Однако сейчас Гай думал совсем не об этом, торопливо сбегая вниз и отдавая на ходу распоряжения как можно скорее разыскать и привести к нему Алана, десятника Марка и еще нескольких стражников, в надежности которых он не сомневался. У первой окованной железом двери трое охранников вскочили с мест, едва завидев на лестнице знакомые высокие сапоги для верховой езды. Вытянувшись струной, старший из них приглушенным голосом доложил:
– Только что были люди архиепископа Йоркского, привели арестованного, хотели сами запереть его в камере, но мы не пропустили, парнишка из местных…
– Всё правильно. Где он?
– Мы его поместили пока сразу у входа. Там вроде посуше…
– Откройте мне дверь и посветите. Никого сюда не пускать, кроме Алана и Марка.
С жутким скрежетом решетчатая дверь отворилась – кругом стояла такая сырость, что сколько не смазывай, ржавчина разъедала любое железо за считанные месяцы. По стенам метнулись тени и свет факела выхватил притулившуюся в углу фигуру. Значит, это он – последний оставшийся брат Кейт. Гисборн едва успел его разглядеть, когда парня схватили на месте предполагаемого преступления. Теперь руки у Кевина были развязаны, оков на нем не было, в камере стояли ведро чтобы справлять нужду, кувшин с водой и деревянная доска с краюхой хлеба. На каменной скамье вдоль стены лежала охапка свежей соломы. «Не иначе как Том расстарался. Он должен хорошо знать мальчишку, раз уж защищал тогда замок вместе с нами», – отметил про себя Гай, забрал факел и отослал стражника на пост у входа. Тот, немного поколебавшись, – все-таки капитан оставался в камере один на один с предполагаемым преступником, – подчинился приказу.
На звук шагов и скрип отпираемой решетки Кевин поднял голову и попытался встать, однако то ли сил ему не достало, то ли он устыдился такого проявления покорности перед своими тюремщиками, так что едва оторвавшись от скамьи, парень снова опустился на старое место. Воткнув факел в светец на стене, Гисборн пересек камеру и подошел вплотную к арестованному.
– Знаешь, кто я?
Глядя на Гисборна снизу вверх, Кевин молча кивнул. Он был похож и не похож на Кейт: такой же вздернутый нос, тонкие, упрямые губы. «А глаза и рыжие волосы – как у старшего брата, которого он, вероятно, и не помнит…».
– Как все произошло?
Кевин ответил не сразу. Несколько мгновений он не мигая смотрел капитана замковой стражи: в его взгляде явственно читались страх, вызов, боль и еще что-то, что Гай пока не мог определить.
– Почему я должен вам отвечать?
Гисборн невесело усмехнулся одним уголком рта:
– Ты ничего мне не должен. Скорее уж я тебе. Но ты сам просил у меня защиты.
– Я был не в себе. – Подбородок молодого человека резко дернулся, злая гримаса на какой-то миг исказила его черты, но сразу же пропала, и в глазах появилось обреченное, тоскливое выражение. Опустив голову, он пробормотал:
– Мою сестру и племянниц убили этим утром. Я нашел их, когда вернулся домой. Я не убивал их. Они – моя семья. Я…
Голос парня пресекся, как будто поперхнувшись чем-то, и в звенящей тишине послышался приглушенный всхлип, потом все смолкло и было только слышно, как где-то в отдалении по камням стекает вода и возятся какие-то мелкие твари.
Снова лязгнула железная дверь, послышались торопливые шаги и за железной решеткой, отделяющей камеру от сквозного коридора, показались две знакомые фигуры.
– Гиз! – от волнения Алан почти забыл о субординации. Впрочем, сопровождавший его усатый, кряжистый стражник быстро поправил эту оплошность, кашлянув в кулак и показывая всем своим видом: ничего, мол, не слышал и в ваши отношения не вникаю.
– Алан, где сейчас этот святоша из Йорка?
– А, так вы его уже видели? Тот еще фрукт! – зная, что находится среди своих, Алан не скрывал своей неприязни к новоприбывшему следователю. – Засел у шерифа. О чем-то совещаются. Меня выгнали взашей. Там отец Ансельм и эта бледная поганка, брат Христофор.
– Как думаешь, долго они еще будут беседовать?
– Вино допьют и примутся жонглеров допрашивать. Отцу Кутберту явно не терпится.
– Откуда знаешь?
– В зале столы переставляют. Управляющий распорядился свечей побольше туда принести и на полу свежей соломы настелить, чтоб не дуло. До утра, небось, собираются сидеть.
– Давно здесь этот Кутберт?
– Со вчерашнего вечера. Дома надо ночевать, сэр Гай, тогда глядишь – и не самым последним что-нибудь узнаете! – нахально глядя в глаза, заявил бывший браконьер. Все эти годы Алан частенько забавлялся, а то и маскировал собственное беспокойство подобными подначками в адрес патрона. Особенно охотно он задирал Гисборна в кругу своих собратьев по Шервуду, но на крайний случай годился и Марк. В ответ Гай только скривился: ну чего он добивается? Дать бы ему по шее хорошенько, так ведь рука не поднимется на старого друга, да и обстоятельства совсем не располагают.
– Понятно. Алан, Марк, возьмите несколько ребят потолковее, человек пять-шесть, и отправляйтесь прямо сейчас к дому Кейт. – Услышав имя сестры, арестованный поднял голову. Оруженосец ободряюще улыбнулся ему и кивнул, но парень не ответил ему, сосредоточенно следя за продолжавшим отдавать распоряжения Гисборном:
– Знаете, где это? Третий дом от угла по улице, что ведет к «Барану и лисе». Проверьте караул, смените людей, повторите приказ никого не пускать. Никого! Люди архиепископа – не исключение.
– Так точно. – Пробасил Марк.
– Потом зайдете к соседке, заберете Мег и детей в замок. Будьте осторожны по дороге. После трех убийств ни за что ручаться нельзя. В замке, Алан, тоже не оставляйте их без охраны, что бы там Мег не говорила. Все понятно? Ступайте, не мешкайте.
Алан и Марк поспешно удалились, Алан, впрочем, задержался на несколько мгновений у двери и шепотом спросил:
– Гиз, может еще чего надо? Я бы мигом… Ты хоть поесть сегодня успел?
Гисборн неопределенно мотнул головой.
– Не сейчас, Алан. Запомни: никакой самодеятельности. Заберите Мег и детей.
Оруженосец кивнул в ответ:
– Не беспокойся. Все будет пучком. – Он устало подмигнул и скрылся за дверью. Шум шагов затих вдалеке и снова стало тихо.
-
-
01.07.2017 в 22:29– Вы действительно хотите знать, как убили мою сестру и девочек?
– Граф Хантингтон просил меня позаботиться о них. Я не смог сдержать данного обещания.
– Я знаю, вы с ним друзья не разлей вода. Так мне Кейт говорила. – Парень грустно улыбнулся, искоса взглянув на собеседника. В ответ Гай лишь качнул головой. Прядь длинных черных с проседью волос на миг почти закрыла его лицо.
– Уж не знаю, что она могла обо мне рассказать. С Локсли мы далеко не всегда были друзьями. А твоя сестра… у нее были причины меня ненавидеть.
– Ну, Кейт и половины не думает из того, что про людей говорит! От нее и графу Хантингтону иной раз так достается… – Кевин осекся. Потом видимо собрался с силами и, упершись подбородком в стиснутые кулаки, начал рассказ:
– Я вернулся к полудню. Меня Мартин подрядил его трактир по ночам охранять. Ну, после всего, что случилось с этой плясуньей и с Нелл. Постояльцы боятся, да и прислуга тоже. Он предложил и я согласился. Мастер Боумэн не возражал…
– А при чем здесь Боумэн? – Гисборн невольно насторожился.
– Так я у него служу. Езжу с ним, когда он шерсть закупает. Потом ее расчесывают, отбеливают – там я тоже всегда на подхвате. Но он теперь все чаще предпочитает ее в южные графства отвозить – говорит, что там обработка лучше…
Гай машинально потер переносицу – он плохо спал накануне, а впереди, очевидно, его ждала бессонная ночь. Вникать во все эти тонкости производства шерстяной пряжи, ему совершенно не хотелось, да и Кевин явно сосредоточился на них лишь потому, что парню было слишком тяжело перейти к главному. Однако то, что брат Кейт сопровождал Боумэна в его поездках, было слишком неожиданно, чтобы пропустить мимо ушей.
Кевин, между тем, наконец добрался до событий сегодняшнего утра:
– …Вошел в дом, еще подумал: странно, тишина такая, обычно дети шум поднимают, а тут тихо… Смотрю, стол сдвинут и лавка рядом опрокинута. Взглянул на пол… Я сначала только Кейт увидел, а когда оказался у ее тела, тогда уже… Мне померещилось, что маленькая, Лиз, еще дышит… Я бросился к ней, а у нее все ручки ножом исполосованы, кругом кровь… И я тоже весь в крови, держу ее на руках. Глупо так, я все еще надеялся на что-то. А тут шум, дверь нараспашку. Входят эти… – Парень с тоской взглянул на Гисборна. Тот молча кивнул. – Отец Христофор кричит: «Хватайте его!». Я пытаюсь им сказать, что это не я, что я сам только что вошел, да куда там! Народ набежал, все кричат: «Убийца! Убийца!». А я и правда стою – весь в крови, в руке нож… В общем, скрутили меня и поволокли…
– Нож откуда?
– Не знаю… – брат Кейт слабо пожал плечами. – Нет, вру. Он был воткнут в платье Лиз, оно было как пришпилено к полу. Я, когда ее на руки брал, должен был платье отцепить, взял в руку, да так потом и держал, не знаю зачем… Он заляпан был весь. В ее крови…
– Нож ваш?
– Не знаю, я не заметил.
– А где он теперь?
– У этого… у священника, который командовал стражей.
– А тот клинок, что остался в теле твоей сестры? Чей он? Ты его помнишь?
Кевин закрыл глаза руками – то ли пытался восстановить в памяти увиденное, то ли хотел скрыть слезы:
– Тот не наш. У нас такого никогда не было.
– А где-нибудь еще ты его видел?
Парень покачал головой:
– Нет. Не помню…
– Входная дверь была открыта?
– Нет. Я отпер своим ключом. Мы всегда дверь запираем – место бойкое, на постоялый двор к Мартину много кто ходит…
– Черный ход в доме есть?
– Да.
– Тоже был заперт?
– Я не успел проверить…
– А где были Рэчел и Мэтью все это время?
– Не знаю! Я только от вас узнал, что они живы! Я их не видел, не успел…
Гай попытался обдумать услышанное, но за дверью снова поднялся шум, послышался звук удара какого-то тяжелого предмета, потом началась перепалка. Стражники явно не хотели пропускать кого-то в подземелье. В раздражении стукнув кулаком по каменной скамье, Гисборн поднялся и в один миг оказался у входной двери, резко распахнув ее.
– Что здесь еще происходит?!
Прямо перед ним пытался подняться с карачек брат Христофор, очевидно поскользнувшийся на одной из нижних ступенек и упавший к подножию лестницы. Потирая ушибленное колено и цепляясь другой рукой за стену, секретарь шерифа испуганно забормотал:
– Простите, сэр Гай, никак не хотел мешать вам в ваших непрестанных… заботах… Ей Богу, с глубочайшим почтением отношусь…
– Что еще?
Знаменитый гисборновский оскал отнюдь не прибавил уверенности несчастному посланцу, напротив, брат Христофор стал ощутимо заикаться:
– Там… М-м-милорд шериф… т-т-требует п-п-привест-т-ти ж-ж-жонглеров… Н-н-немедленнннно… д-д-для д-д-допроса… Б-б-брат Кут-т-т-берт…
– Понятно. Сейчас я буду у шерифа. Ступайте доложите.
Железной рукой вытолкнув этого прихвостня сэра Саймона обратно на лестницу, Гай на мгновение прислонился к стене и закрыл глаза, напряженно осмысливая сложившуюся ситуацию. Никаких разумных причин противится допросу жонглеров шерифом в присутствии представителя архиепископа Йоркского не было: если арестованных собирались допрашивать в зале, значит, пытать их сейчас никто не намеревался, в противном случае следователи сами спустились бы сюда. Да к тому же в окружении нынешнего шерифа, как они с Аланом удостоверились на днях, не было никого, кто бы мало-мальски умел это делать… Тонкие черты Гисборна исказила презрительная кривая ухмылка. – Конечно, нельзя исключать, что этот мироточивый посланец архиепископа подготовился основательно и привез своего заплечных дел мастера – в Йорке такие никогда не переводились… Но тогда они тем более не станут заниматься подобным в зале. Это было бы уж слишком по-хозяйски: сэр Саймон не станет жалеть каких-то скоморохов с сомнительной грамотой, но вот на защиту своих гобеленов и резной мебели бросится как лев. Так что пыток сейчас можно не опасаться, и пока шериф и отец Кутберт будут допрашивать жонглеров, Кевину, очевидно, ничего не угрожает. Напротив – это, казалось бы, говорило о том, что представителя архиепископа в первую очередь занимали потенциальные эмиссары папы Иннокентия, а не убитые в Ноттингеме женщины и дети. Допросов – любых! – почему-то боялся закадычный собутыльник шерифа Боумэн, но он сам ничего не обещал этому торговцу. Напротив, тем более было бы любопытно послушать, что жонглеры могут рассказать о купеческом старшине, игравшем, как видно, свою собственную игру.
Придя к такому выводу, Гисборн в сопровождении нескольких стражников отправился за жонглерами, повторив свое прежнее распоряжение никого и не при каких обстоятельствах не пропускать в подземелье.
-
-
01.07.2017 в 22:31В медном шандале догорала уже третья свеча. За широким дубовым столом, предусмотрительно подвинутым ближе к камину, в больших креслах восседали шериф Ноттингема сэр Саймон из Вивенхое и полномочный представитель архиепископа Йоркского отец Кутберт, сбоку на табурете притулился секретарь шерифа с восковыми табличками для письма – брату Христофору было поручено вести протокол. Для капитана стражи кресла не нашлось, впрочем сэр Гай из Гисборна и сам предпочел не садиться за стол и потому он уже давно подпирал плечом откос окна. Ставни были закрыты неплотно и со своего места ему было хорошо видно, как небо на востоке потихоньку начинало сереть.
Арестованные жонглеры стояли к нему в пол-оборота. За неделю, проведенную в темнице, младший из них потерял весь свой бравый вид и сейчас выглядел довольно жалко: время от времени он порывался пасть на колени, вздрагивал всем телом, заискивающе улыбался всем сидящим за столом, с готовностью отвечал на вопросы… Старший вел себя иначе. Горящий затравленный взгляд из под густых бровей, ухмылка голодной гиены, упорное, непробиваемое молчание, изредка прерываемое лаконичным: «Нет. Не знаю. Не был. Не помню». Такого действительно надо растягивать на дыбе целую ночь, прежде чем он что-то расскажет. И хотя Гисборн лично обыскал Гифре перед тем как ввести в зал, у него и сейчас не было абсолютной уверенности в том, что циркач не прячет в своих лохмотьях неизвестно откуда взявшуюся заточку.
Шериф, заметно нервничавший в самом начале допроса, сейчас явно тяготился происходящим. Было видно, что ему очень хочется в постель: он клевал носом, то и дело потирал предплечье левой руки, которую сводила легкая судорога, сердито вздыхал и покашливал, поглядывая на своего соседа по столу. Однако представитель архиепископа Йоркского оставался невозмутим и педантично продолжал допрашивать подозреваемых:
– Так вы утверждаете, что после приема у кардинала-епископа Сабина вы ни с кем больше не встречались и покинули Рим в начале апреля прошлого года?
– Точно так, святой отец, я клянусь вам памятью моей матери: мы ни с кем не встречались и сразу же отправились дальше на север, в Сиену.
Эти вопрос и ответ присутствовавшие выслушивали уже четвертый раз, но отца Кутберта это совершенно не смущало. Священник благосклонно улыбнулся Хоакино, потер друг о друга полные белые руки и спокойным, почти добродушным тоном спросил:
– Я был бы готов поверить тебе, сын мой, но как ты объяснишь тогда, что ваша спутница – как ты сам нам сказал – получила в подарок от мессира Пьетро Колонна пять венецианских серебряных гросси*, которые были найдены среди ваших вещей? Когда и где она могла с ним встречаться?
В наступившей тишине было отчетливо слышно, как старший из жонглеров скрипнул зубами.
– Я забыл… забыл… святой отец, простите меня, я совершенно забыл сказать, что Бьянка задержалась в Риме на несколько дней… Она догнала нас только в Витербо! – слова срывались с губ Хоакино как в лихорадке, он словно боялся, что представитель архиепископа Йоркского не пожелает слушать его пояснений, однако отец Кутберт, казалось, располагал целой вечностью для беседы.
И как же могла эта молодая девушка, ваша сестра, – в этом месте в голосе священника отчетливо прозвучала ироническая нота, – проделать путь от Рима до Витербо совершенно одна? Все говорят, что дороги в окрестностях Рима кишат бандитами…
Из всех присутствовавших на допросе вероятно лишь один Гисборн представлял себе места, о которых шла речь. Возвращаясь с Кипра, Гай с Аланом верхом проехали всю Италию, от Бари до Генуи. Добраться из града святого Петра до Витербо трусцой на муле можно было за день, от силы за два, и дорога, по правде сказать, не представлялась такой уж опасной, а убитая красотка, судя по всему, не боялась ни Бога, ни черта. К тому же она вполне могла присоединиться к группе каких-нибудь паломников или странствующих торговцев... Но младший из жонглеров, в ужасе от того, что его показания будут опять поставлены под сомнение, уже выдавал новые подробности:
– Мессир Пьетро Колонна был так доволен ее… искусным пением и танцами, что отправил с ней нескольких своих людей, проводивших нас до самого Сан-Джиминьяно…
… Хоакино еще долго рассказывал о своих странствиях с Бьянкой и Гифре по Италии, Провансу и Лангедоку. Гисборн слушал внимательно, успокоенный мыслью о том, что Мег с детьми благополучно добрались до замка – еще в начале допроса он видел в окно, как она и Алан с детьми на руках заходили в ворота. Из рассказа жонглера было понятно, что их компания то сходилась, то расходилась, то обрастала еще какими-то попутчиками, промышлявшими исполнением баллад, сирвент, разными трюками и предсказаниями будущего в городах и замках знатных сеньоров. Красотка-певица не раз бросала своих спутников, не упуская возможности воспользоваться благосклонным вниманием очередного барона или епископа. Где-то в окрестностях Марселя она встретила молодого рыцаря из Нортумберленда, возвращавшегося из Святой Земли. Проведя с ним несколько недель, она уже объявила своим «братьям», что вскоре покинет их навсегда, чтобы стать настоящей хозяйкой замка где-то на границе с Шотландией. Гифре был в ярости, а Хоакино подыскивал себе попутчиков, чтобы вернуться в родную Барселону, но бравый крестоносец в одно прекрасное утро исчез с горизонта. Наглотавшись настойки каких-то трав, Бьянка провела несколько недель между жизнью и смертью, после чего поклялась, что найдет мерзавца даже на Фарерских островах. Двигаясь по следам рыцаря, троица пересекла Прованс, Бургундию, Шампань, Иль-де-Франс, Нормандию, чтобы в конце концов оказаться в Дувре, а затем и в славном городе Ноттингеме. Грамота папы Иоанна – как со слезами в голосе уверял Хоакино – была подделкой, но изготовить ее жонглерам помог секретарь кардинала-епископа Сабина, тоже не устоявший перед чарами прекрасной плясуньи…
Слушая этот странный рассказ, который брат Христофор тщетно пытался переложить в сухие латинские штампы, Гай не мог не размышлять о превратностях судьбы и силе страстей, играющих человеческим сердцем. Что было бы, если бы Бьянка покинула своих спутников еще в Риме, поддавшись на обаяние власти и блеск богатства могущественного сеньора Колонна? Зачем она задержалась в Марселе, зачем не отправилась в Тулузу, где наверняка имела бы колоссальный успех при дворе графа Раймона, или в Париж – покорять скупого и расчетливого Филиппа Красивого?
А он сам… Научился ли он наконец не цепляться за несбыточные мечты и не блуждать годами в кошмарных снах наяву? Менее года назад он, как и жонглеры, тоже странствовал по Италии. В феврале в Сан-Миньято Гай достаточно случайно оказался в церкви, которую только заканчивали возводить. Шла заутреня, из прихожан были только каменщики со стройки и несколько крестьянок в темных платках. Отстояв всю службу, чего давно с ним не случалось, он вышел из дверей храма и внизу, в долине увидел Флоренцию, а за ней далекие холмы, покрытые лесом, за которыми восходило солнце. И это солнце, этот сиреневый свет – как улыбка Гислейн, которую он много лет тщетно пытался, но никак не мог восстановить в памяти – почти ослепили его на один краткий миг. И в этот миг Гай вдруг всем своим существом понял, насколько безмерно он благодарен судьбе за все, что она ему подарила…
Примечание:
Венецианский гроссо – в конце XII – начале XIII в. некоторые города Италии, прежде всего Венеция, начали чеканить серебряную монету несколько большего веса, чем привычный денарий (денье, пенни). Эту монету называли гроссо (мн. число – гросси) – «большая, тяжелая».
-
-
02.07.2017 в 01:10Прямо радует, как Гай держит всё под контролем, несмотря на отстранение от расследования - защищает свидетелей, не даёт никому лишний раз соваться к узникам, проверяет методы допроса. Чувствуется, что прежний беспредел в Ноттингеме канул в лету.
Алан обаятелен, как всегда )
С нетерпением жду появления у Гая какой-нибудь рабочей версии по поводу убийств. Лично я отказалась от версии, что там орудует маньяк - всё-таки резня в доме Кейт слишком выбивается из общей картины. Хотя чем ещё могут быть связаны все жертвы - ума не приложу
Последний абзац - изумительный просто. Очень тронул.
-
-
02.07.2017 в 08:56А в Гае тут еще яснее, чем в прошлых частях, проявляется прямо настоящий синдром: не допустить повторения того, что с ним и с другими в этих стенах случалось раньше. Такой страх перед причинением кому-то боли, перед несправедливым обвинением, был бы довольно странен для воина его времени, но тут это выглядит естественно. По этому фику Гай мне представляется крайне чувствительным и нервным человеком, которому на самом деле вовсе не безразлично чужое страдание, даже скорее наоборот. Но он много лет пытался "привить" себе жестокость, потому что "это по-мужски", "у него нет выбора", "смешно быть слюнтяем, жалость - признак слабости" и т.п., а главное - "все вокруг такие". Все вокруг и были такими: либо волки, либо шакалы, либо жертвы. С Вейзи он вполне мог воображать, что становится настоящим волком, хотя тянул только на шакала. А потом появилась Марион и показала, что есть другие и при этом они не поголовно в монастырях. Еще больше помог Робин, с ним Гай увидел, что воин и мужчина не обязан выкорчевать в себе человеческое, и что быть таким не позорно и не смешно. На его примере понял ,что сам просто шел по пути наименьшего сопротивления, тогда только ему и становится стыдно за себя. Причем так стыдно, что решает - больше ни за что не смалодушничает. А теперь он пуще всего боится, что снова столкнется с равнодушным зверством власть предержащих и ничего не сможет сделать. Пытается защитить не только невиновных пленников, но и себя, а поскольку пока не знает собственно, как тут помочь, то даже где-то перестраховывается. А Алан за него боится очень трогательно: Гиз и так в обычной жизни беспомощен, а с этими уродами, да еще в Ноттингеме, опять нервы себе посадит, которые только-только пришли в порядок... Представляется как-то так, хотя возможно я опять, дорогой автор, приписываю сюда собственных тараканов.
В общем, здорово!
-
-
02.07.2017 в 09:25-
-
02.07.2017 в 09:59TerraVita
Такой страх перед причинением кому-то боли, перед несправедливым обвинением, был бы довольно странен для воина его времени, но тут это выглядит естественно.Но он много лет пытался "привить" себе жестокость, потому что "это по-мужски", "у него нет выбора", "смешно быть слюнтяем, жалость - признак слабости" и т.п., а главное - "все вокруг такие"
По поводу Гая - совершенно согласна. Он и в детстве был нервным и ранимым, и также сам столкнулся с несправедливым обвинением и людской жестокостью. Поэтому и начал "запаковываться" в броню, чтобы снова не случилось того кошмара. А в том окружении, в котором он оказался, у него действительно выбора не было. (Или он его просто не видел). Либо ты - либо тебя. Места для слабости нет. Вот и закручивал все гайки в своей "броне".
Гиз и так в обычной жизни беспомощен,
Кстати, да.
-
-
02.07.2017 в 10:51nebula17, Последний абзац - изумительный просто. Очень тронул. Последний абзац написался совсем непредумышленно, даже помимо моей воли, но я была так абсурдно счастлива, пока его писала. Церковь San Miniato al Monte - моя самая любимая во Флоренции. Ее действительно заканчивали возводить как раз тогда: в полу есть плита с датой: 1207 г. (когда, собственно, развивается действие моего фика). Мысль отправить туда Гиза у меня давно витала где-то в глубинах подсознания, но я никак не думала, что она впишется в этот ноттингемский детектив. А тут, как начала писать рассказ про жонглерку, меня просто повело...
TerraVita, С таким интересом читаю Ваш анализ! Вам за него отдельное спасибо - я по Вашим отзывам "проверяю", что у меня получается. Тараканчики у всех разные, но Ваши мне очень нравятся, в чем-то похожие на моих... Все герои совершенно живые - то, чего больше всего хочется каждому автору. Спасибо.
-
-
02.07.2017 в 17:03-
-
03.07.2017 в 02:31-
-
03.07.2017 в 20:31-
-
03.07.2017 в 21:15Мари Анж, Тревожно и интересно я стараюсь!
-
-
14.07.2017 в 01:18Допрос жонглеров закончился, когда уже совсем рассвело. Сэр Саймон наконец отправился в постель, сопровождаемый братом Христофором. Отец Кутберт, которому подобные ночные бдения были, судя по всему, делом привычным, удобно устроился в зале, желая еще побеседовать о чем-то с отцом Ансельмом. Гисборн проверил караулы, переговорил с Марком и несколькими другими десятниками: выяснил, сколько воинов сопровождало посланца архиепископа Йоркского и где их разместили, повторил свой приказ ни под каким предлогом не пропускать этих людей в подземелье, на стены, к воротам и на другие ключевые посты. На замковом дворе капитан стражи нос к носу столкнулся с разыскивавшим его Аланом: за остаток ночи и раннее утро тот успел немного поспать, перекусить, заглянуть в темницу к Кевину, а теперь намеревался отправиться в город — еще раз осмотреть место преступления и расспросить соседей. Получив благословение начальства, верный оруженосец удалился, насвистывая какой-то легкомысленный мотивчик, который он подцепил у школяров в Болонье.
«Я скромной девушкой была», – Гай машинально повторил слова первого куплета, в который раз поражаясь способности бывшего шервудского браконьера в любых обстоятельствах сохранять оптимизм. Он ненадолго задержался во дворе замка, размышляя о том, как долго будет продолжаться такое затишье, прежде чем следователь из Йорка предпримет дальнейшие действия. В это время, скрестив руки на груди, на пороге поварни показалась Дебора. Оглядевшись по сторонам и немного помолчав, она окликнула Гисборна:
— Вы бы зашли покушать, милорд, а то на этих... из Йорка… никакой провизии не напасешься...
Гай благодарно кивнул и прошел на кухню. Там никого не было, кроме Деборы и Джейн, приятно пахло сушеными травами, потрескивал огонь в очаге, бурлила вода в котлах. Съев немного горячей похлебки, он почувствовал себя если не лучше, то все же значительно бодрее: жизнь вообще-то была бы прекрасна, если бы удалось побыстрее спровадить из Ноттингема ко всем чертям этого святого отца и найти способ вытащить мальчишку из передряги, в которую тот влип.
Погруженный в свои мысли капитан не заметил, как молодая служанка подошла и остановилась в нескольких шагах от стола.
— Милорд...
Он поднял взгляд. Джейн, затаив дыхание, стояла перед ним и смотрела в пол, никак не отваживаясь спросить о чем-то. Наконец девушка все же решилась:
— Скажите, милорд, это правда?.. Тот парень, которого вчера арестовали… что с ним теперь будет?
Гисборн мрачно усмехнулся одним краем рта:
– Ему грозит виселица. Если сэр Саймон сочтет его виновным в убийстве. В этом случае виселица – это еще самое лучшее, что его может ждать…
При слове «виселица» служанка невольно вздрогнула, а затем еле слышно выдавила:
– Он не убийца. Он не может быть убийцей.
Гай внимательно посмотрел на нее. За последние недели Джейн заметно подурнела: лицо осунулось, на коже местами выступили пятна. Сейчас глаза у нее были красны, а руки немного дрожали. Не зная, как не испугать девушку еще больше, Гисборн невольно поискал взглядом Дебору, но та уже куда-то вышла. Подавив желание саркастически ухмыльнуться по поводу собственной нерешительности, Гай на миг опустил голову. Потом снова поднял глаза и взглянул снизу вверх на стоящую перед ним Джейн. На его лице было настолько нежное, почти робкое выражение, что побледневшие от напряжения губы юной служанки непроизвольно сложились в большую букву «О». Какой-то миг девушка еще колебалась, но потом одним внезапным, немного неуклюжим движением, она опустилась перед Гисборном на колени и умоляюще сложила руки перед собой:
– Поверьте мне, милорд! Кевин не может быть убийцей. Он никогда бы не стал… Он любил свою сестру и детей любил! И эту Нелл в трактире – он ведь сам первый прибежал сообщить о том, что нашли ее тело… Он не мог этого сделать, клянусь вам…
Последние слова потонули в судорожных всхлипываниях. Гай устало закрыл глаза: за свои сорок с лишним лет ему многое пришлось пережить и многому пришлось научится, но утешать плачущих беременных кухарок… Поистине, фортуна обладала странным чувством юмора! Он мысленно проклял все на свете, отчаянно завидуя Робину, который – тут уж можно было не сомневаться – давно бы нашел нужные слова.
– Его не повесят. Я сделаю все, что смогу.
Эти слова дались ему, вероятно, с не меньшим усилием, чем Джейн стоило обратиться к бывшему подручному «старого шерифа». Он поднял девушку с колен и усадил рядом с собой. Та судорожно сглотнула, еще не в силах поверить тому, что она вот так вот запросто сидит и разговаривает… с тем самым Гисборном! Вдруг ее наконец прорвало – и она заговорила быстрым сбивчивым шепотом:
– Простите меня, сэр Гай! Наверное, я должна была сказать вам раньше… Я ничего не знаю, клянусь вам, но только каждый раз, как в городе случалось убийство, кто-то выходил ночью или утром из замка через подземелье и возвращался потом тем же путем обратно…
Подземелье?! Гисборн прекрасно знал, что в свое время в замок вел далеко не один потайной ход. Не все они уцелели после взрыва, какие-то были заложены позднее, но тем не менее что-то должно было сохраниться. Вернувшись в Ноттингем этой весной, он в первые же недели обследовал известные ему ранее маршруты и убедился, что один из них, выводивший к заброшенному кладбищу, все еще был проходим, хотя и с большим трудом. По-видимому, о его существовании догадывались немногие – во всяком случае, ничто не указывало на то, что этим путем пользовались в недавнем прошлом.
– Про какой ход ты говоришь?
Изумленные глаза Джейн округлились еще больше:
– Я знаю только один, милорд! Пойдемте, я вам сейчас покажу!
С неожиданной силой девушка потянула Гисборна за рукав. Следуя за ней, Гай в единый миг оказался в какой-то темной кладовке позади кухни, заставленной старой рухлядью. Не говоря ни слова, Джейн пробралась мимо стоявших друг на друге ящиков к одной из нескольких больших бочек. Навалившись на нее всем телом, она быстро смогла сдвинуть ее с места. Под днищем оказалась деревянная крышка люка, скрывавшая каменные ступени, уходившие куда-то в глубину.
Гисборн быстро прикинул: этот лаз он видел впервые – нынешние поварни были отстроены совсем недавно. Но Гай легко мог себе представить, к какому старому подземному ходу он мог выводить – очевидно, двигаясь таким путем, можно было достаточно быстро оказаться в городе… совсем рядом с церковью святой Урсулы!
– Ты по нему ходила?
– Нет, никогда…
– Как ты про него узнала?
– Мне Бесс показала…
– С чего ты взяла, что кто-то пользовался им той ночью, когда убили Кейт?
– Смотрите, здесь же давно не убирали, кругом паутина. И когда бочку сдвигают, то сразу видно, особенно если посветить. Я первый раз обратила внимание на следующий день, как убили жонглерку. Потом мне снова показалось, что бочку двигали, когда убили Нелл. Тогда я специально опилок посыпала и стала следить. И вчера я снова заметила, что здесь ходил кто-то…
– Кто это мог быть?
– Я… я не знаю… – Девушка смутилась и Гисборну невольно показалось, что она что-то не договаривает.
-
-
14.07.2017 в 01:19– Джейн, я тебя всюду ищу… – Увидев стоящего рядом со служанкой капитана замковой стражи, экономка поперхнулась на полуслове. В ее взгляде Гай прочитал немой вопрос.
Глупее положения было не придумать: оба они были перепачканы пылью – в кладовку редко кто заглядывал просто так, а рука капитана стражи все еще лежала на плече раскрасневшейся, заплаканной девушки. Рассказывать кому бы то ни было про подземный ход и открытие Джейн Гисборну совсем не хотелось. «Милая Мег, это совсем не то, что вы могли подумать!» – подобная фраза явно граничила с идиотизмом и он вовремя прикусил язык.
Из них троих юная служанка оказалась первой, к кому вернулся дар речи:
– Мег! Все вышло совсем случайно!.. Я вовсе не… Понимаете, я должна была сказать… Сэр Гай был так добр, он обещал помочь…
Старшая из женщин только горько усмехнулась:
– Помнится, сначала тебе обещал помочь лорд Ричард… Впрочем, какое мое дело. Тебя ищет Дебора – ребята из охраны сменились, давно пора подавать на стол!
В ответ Джейн покорно наклонила голову и поспешно выскользнула из кладовки. Пропуская ее, Мег отступила в тень. Они остались вдвоем. Было слышно, как за стеной переговаривались стражники, хохотала Бесс. Наконец Мег глубоко вздохнула и глухим, немного охрипшим голосом произнесла:
– Наверное, я все зря себе придумала. Как тогда, так и сейчас. Ерунда это все, полнейшая ерунда.
Она повернулась и переступила порог поварни. Вернув бочку на прежнее место и пододвинув в этот угол еще несколько ящиков, Гисборн бросился за Мег, но догнать ее ему удалось уже только на заднем дворе, за поленницами дров.
– Мег, постойте! Что с детьми? Они что-нибудь видели? Вы пытались их расспросить?
Она остановилась. Холодный северный ветер, налетевший неизвестно откуда, шевелил края ее головного платка, из под которого выбивались непослушные каштановые кудри – кое-где в них уже посверкивали седые нити. Услышав голос Гая, Мег невольно улыбнулась, но глаза ее были грустны, а вокруг них стала отчетливо видна тонкая паутинка морщинок.
– Дети очень напуганы, милорд. Я не хочу их мучить вопросами. Мэтью говорит, что вечером все было как обычно, а утром он проснулся очень рано от того, что хлопнула входная дверь. Он слышал голоса, Кейт с кем-то разговаривала, ругалась. Потом закричала Лиз – она спала вместе с матерью внизу. Ребекка тоже проснулась и побежала узнать, что случилось, а он остался вместе с Рэчел. Внизу кто-то из девочек громко кричал, был слышен шум, грохот падающей мебели. Мэтью тоже хотел спуститься, но ему стало страшно. Он тихонечко разбудил сестренку и они спрятались под кровать. Потом все стихло, и кто-то ходил по дому, поднимался наверх – но их не нашел. Мальчик не решился выглянуть, чтобы посмотреть, кто это был – ну и слава Богу! Вот, собственно, и все.
Она отвернулась. Потом, снова встретившись взглядом с Гисборном, Мег тихо добавила:
– Ни о чем не прошу, только помогите Кевину, сэр Гай! Вам за это многое простится, а я… – Не договорив, она махнула рукой и пошла прочь.
***
Вернувшийся из города Алан застал своего патрона в самом скверном расположении духа. Стоявший в карауле у главных ворот замка Бен успел сообщить, что после того, как люди архиепископа Йоркского явно перепили и непристойно вели себя за обедом, капитан велел разоружить их и запереть в северной башне. Двое из этих молодчиков попытались сопротивляться – в результате один, после встречи с Гисборном, со сломанной рукой угодил в лазарет, а второй добровольно вызвался выгрести замковые нужники.
Сам Гай находился внизу в подземелье, в камере Кевина, куда было приказано принести стол, еды и свечей. Брат Кейт, завернувшись в подбитый волчьим мехом старый плащ Алана, старательно пытался припомнить все, что происходило с ним и его сестрой за последние недели, начиная с появления жонглеров в городе. Завидев оруженосца, Гай кивком указал ему на место рядом с собой на скамье. Пока Кевин допивал вино из фляги, Алан коротко пересказал неутешительные итоги своего общения с соседями Кейт и Мартина Олдершота: никто из них не запомнил ничего подозрительного или необычного. Впрочем, большая часть домов в этом квартале, как и сам трактир, имели черный ход, выводивший в узкий, извилистый проулок. По нему можно было незаметно добраться до самых городских ворот… или через сложную систему проходных дворов выйти к рынку и церкви святой Урсулы. Взрослые редко пользовались этим лабиринтом, куда не выходило почти ни одно окно, но зато здесь любили играть мальчишки, бродили свиньи, хозяйки выплескивали нечистоты и сушили белье. Задняя дверь в доме Кейт была обычно заперта на замок, однако ключа от нее Алан так и не смог найти. Услышав об этом, Кевин встрепенулся и заметил, что ключ всегда висел на гвозде у самой двери. Он же добавил, что таким путем иногда ходила Нелл, стыдясь перед соседями порванного платья и синяков, полученных от постояльцев.
Выслушав все эти соображения, Гисборн сухо подвел итог: убить Нелл и Кейт и остаться при этом незамеченным мог кто угодно. Странно, конечно, что Кейт, худо-бедно умевшая держать меч в руках, не оказала серьезного сопротивления. «Да и топор у нее всегда стоял возле самого входа наготове», – добавил Кевин, тоже отметивший это обстоятельство. Однако – глубокомысленно заметил Алан – картину меняло то, что с Кейт были девочки, в том числе маленькая Лиз. Похоже, что поначалу Кейт нимало не испугалась пришедшего к ней человека и спокойно пустила его в дом, а потом он прикрылся детьми как заложниками и не дал ей воспользоваться оружием.
Что касается прекрасной танцовщицы, то здесь Алану повезло немного больше. Кто-то из завсегдатаев «Барана и лисы» припомнил: за несколько дней до того, как жонглеры выступали в замке, Бьянку видели поздно вечером любезничающей с молодым лордом Перси. Последний потом поднялся к ней в комнату и вышел только на следующее утро, в то время как Гифре и Хоакино провели всю ночь, играя в кости, в общем зале трактира.
Имя Ричарда Перси заставило Гисборна поморщиться. После разговора с Джейн у него уже появилась уверенность, что поиски убийцы следовало вести не в городе, а в замке, среди его обитателей. Жених старшей дочери шерифа, конечно, не вполне мог быть причислен к последним. Однако, если подумать, этот герой кухаркиных грез остался ночевать в гостевых покоях после всем памятного представления жонглеров. Он был в замке и в ту ночь или утро, когда убили Нелл, – пожав плечами, подсказал Алан. Лорд Ричард вместе с племянником шерифа отправился тогда на охоту. Но только что могло связывать его с Кейт? Да и к тому же в последние дни он вернулся к себе в поместье, отстоящее больше чем в дне пути от Ноттингема.
Обсуждение прервал один из подчиненных Гисборна: сэр Саймон настоятельно требовал капитана стражи к себе. Гай оставил Алана с Кевином заканчивать трапезу, а сам с бесстрастным лицом направился в покои шерифа, предполагая застать там отца Кутберта с жалобой на самоуправство по отношению к людям архиепископа.
-
-
14.07.2017 в 01:21Действительно, священник из Йорка уже находился в шерифовой опочивальне. Ничто в его облике не напоминало о бессонной ночи – он прямо-таки лучился энергией и вопреки ожиданиям не выказывал ни малейшего неудовольствия происходящим. Сэр Саймон, напротив, выглядел весьма помято, а в голосе его сквозило давно накопившееся раздражение:
– Эти люди не совершили ничего, противного христианской вере! Все их преступления – суть обычные уголовные преступления, совершенные в пределах графства, а ежели кто из них и повинен в тайных сношениях с врагами отечества, то им предстоит держать ответ перед нашим обожаемым монархом! – Договорив эту речь, шериф брюзгливо поджал губы и невольно бросил взгляд в ту сторону, где в широком кресле восседал мастер Боумэн. Тот степенно кивнул, всем своим видом подтверждая правоту своего приятеля.
– Я нисколько не оспариваю ваше мудрое замечание, милорд! – отец Кутберт являл собой воплощенное миролюбие. – Однако позволю себе заметить, что прегрешения против веры – материя весьма тонкая и очень немногие кафедральные школы лишь сейчас начинают готовить специалистов для расследований подобного рода. – На чело святого отца набежало небольшое облачко и он горестно развел руками. – Увы! Мы, старшее поколение, может быть не всегда можем разобраться в тонкостях экзегезы… Но в то же время, как мы знаем, понимание приходит с опытом…
При этих словах сэр Саймон, мастер Боумэн и отец Ансельм, скромно притулившийся в амбразуре окна, удовлетворенно закивали головами. Представитель же архиепископа Йоркского просто мироточил:
– Подложная грамота, будто бы исходящая от святого престола… Обвинения, а скорее всего прямой поклеп на людей, принадлежащих дому кардинала-епископа Сабина… И все это в годину, когда в умах несчастных жителей Альбиона и так посеяна смута ненужными спорами вокруг вакантной кафедры архиепископа Кентерберийского – той самой кафедры, которая и без того на нашей еще памяти была обагрена кровью истинного страстотерпца, блаженной памяти святого Томаса Бекета…
Сэр Саймон и его приближенные с неловким чувством переглянулись. Отец Ансельм, шериф и мастер Боумэн, как люди старшего поколения, невольно вспомнили отца нынешнего капризного и злопамятного монарха – старого короля Генриха, беспощадного в своем гневе. Это по его приказу бывший друг и правая рука архиепископ Томас Бекет (при жизни, впрочем, вовсе не походивший на невинного агнца) был убит в алтаре собора в Рождество, во время службы. Тогда на Англию папа наложил интердикт. Кто знает, не пойдет ли король Иоанн в нынешнем споре с духовными властями путем своего родителя – и не предстоит ли им всем потом публично каяться, чтобы снова открылись церкви и страна не погрязла во мраке языческих суеверий?
Отец Кутберт, насладившись произведенным впечатлением, задумчиво рассуждал:
– Все это заставляет нас с особой серьезностью относиться ко всем этим однозначно богохульным признаниям безбожных гистрионов. Только его преосвященство архиепископ Йоркский в состоянии подобрать компетентных лиц для выяснения всех обстоятельств, связанных с этим прискорбным казусом…
Сэр Саймон тяжело вздохнул и неуверенно посмотрел на Боумэна, в глазах которого сверкнула молния. Навалившись мощными руками на подлокотники, купеческий старшина отрезал:
– Мы поставили в известность о происшедшем его величество и будем ждать указаний из Лондона. Если король пожелает передать этих скоморохов со всеми их грамотами архиепископу, мы беспрекословно выполним волю монарха. – Торговец поднялся, по хозяйски прошелся по комнате и подойдя вплотную к креслу, в котором восседал Кутберт, насмешливо добавил:
– Мой вам добрый совет: забирайте своих людей и возвращайтесь в Йорк, иначе ваша охрана может заскучать или, не приведи Господь, заболеть... – он обернулся и подмигнул Гисборну, – в северной башне, я слышал, ужасные сквозняки!
При этих словах племянник шерифа, тоже находившийся в опочивальне и до сих пор себя ничем не проявлявший, расхохотался в голос. Юный Уильям не слишком жаловал торговца и предпочитал игнорировать Гисборна, но священников он просто не терпел и сейчас получал кайф от того, как мастерски мастер Боумэн разделался с этим долгополым.
– Вы знаете, я в курсе, – безмятежно отвечал представитель архиепископа и, скромно разведя руками, продолжил почти игривым тоном. – Ваш капитан стражи – поистине удивительный человек. Я слышал, – здесь он впервые напрямую обратился к Гисборну, – вы служили на этой должности еще при этом… как бишь его?.. Вейзи. Будто бы состояли в тайном обществе, члены которого носили тайные знаки на теле… Участвовали в двух покушениях на покойного короля Ричарда… Говорят, во время последнего ваша возлюбленная закрыла его от вас своим телом… За что, невинная душа, и поплатилась. Жизнью, не так ли? – Кутберт ободряюще улыбнулся всем присутствующим. – А потом, когда вы вернулись из Святой земли, по свидетельствам очевидцев, в вашу душу вселился дьявол. Вы не узнавали своих ближних, пытались лишить жизни вашего благодетеля, угрожали оружием нашему нынешнему монарху, вместе с отрядом преступника Локсли захватили и удерживали Ноттингем, сопротивляясь законным властям…
Здесь наконец Гай, стоявший у камина с посеревшим, совершенно каменным лицом, поднял глаза от пола и желчно возразил:
– Законная власть в тот момент принадлежала королю Ричарду, находившемуся в плену у австрийского герцога. Когда король вернулся в страну, граф Хантингтон был восстановлен во всех своих правах и привилегиях.
Совершенно верно! – все так же дружелюбно подтвердил отец Кутберт. – Наш нынешний монарх искренне признал перед старшим братом свои невольные заблуждения: он ведь был бесчестно обманут такими дурными советчиками, как Вейзи. А вы… вы вовремя переметнулись в лагерь победителей! И как ни в чем не бывало продолжили служить… теперь уже Локсли, пока тот, опасаясь карающей длани его высочества принца Иоанна, не сбежал позорно на континент. Выполнять сомнительные поручения монарха, ценившего свои заморские владения много выше наследного трона Англии… Вы втерлись в доверие покойной королевы-матери, которая – что уж там скрывать – при жизни не отличалась особой добродетелью и любила привечать всяких темных личностей. А когда после ее смерти вы с Локсли должны были предстать перед справедливым судом его величества короля Иоанна, вы предпочли скрыться… Какое-то время обретались в Тулузе у нечестивого графа Раймона… Вы там случайно не убили никакой прекрасной дамы? Или она сама бросила вас, примкнув к богомерзкой секте катаров? А теперь, пользуясь бесконечным милосердием нашего короля, вы вновь объявились в наших краях… на самой жалкой должности, не так ли? Право, на месте сэра Саймона и его друзей, я бы непременно задался простым вопросом: с какой целью?
При упоминании своего имени шериф беспокойно заерзал в кресле и переглянулся с мастером Боумэном – было видно, что всех подробностей биографии Гисборна они не знали. Уильям, жадно слушавший сенсационный рассказ, облизнул губы и смачно присвистнул. На лице отца Ансельма явственно читался ужас, брат Христофор, сидевший на табурете у самой двери, предпочел и вовсе слиться со стенкой.
– И этому человеку – представитель архиепископа Йоркского небрежно махнул холеной ладонью в сторону Гисборна – вы доверяете свою жизнь, безопасность своих домочадцев! Я, конечно, заберу своих людей и уберусь восвояси… Но только как бы не пришлось вам звать меня обратно, защищать вас от рыщущих здесь волков! Ведь кто-то же убил всех этих несчастных женщин, бедных невинных детишек? Ах да, скажете вы, преступник был только что изобличен и арестован… И помещен под стражу... вашего капитана! – священник весело расхохотался. – Уж конечно, сэр Гай обеспечит ему надежную охрану! А может быть у преступника есть сообщники? Или вообще убийства совершил другой человек? Как нам быть тогда?
Закончив этим риторическим вопросом, отец Кутберт встал, довольно потер пухлые белые руки, перекрестил присутствующих и преспокойно направился к выходу. Уже на пороге он все так же непринужденно сообщил, что по случаю начинающейся непогоды вынужден задержаться в Ноттингеме на несколько дней – впрочем, он не намерен никому докучать более своим обществом.
-
-
14.07.2017 в 08:13Мег! Все вышло совсем случайно!..
(А читатель теперь вдвойне изнывает от нетерпения)
-
-
14.07.2017 в 09:01Да, бедный Гай... Тук не зря предупреждал.
И, умница Джейн... (я сказку про Али-бабу вспомнила)) А если она что-то действительно недоговаривает, то это зря.
-
-
14.07.2017 в 09:36А с Мэг сэр Гай оказался в исключительно неловкое ситуации))) Ну да ничего, как-нибудь все должно разрешиться.
-
-
14.07.2017 в 21:39TerraVita, Ход Кутберта замечательно прост, подл и беспроигрышен, - за эти слова отдельное спасибо! Мне важно было их прочитать.
Еще и сэр Гад хоть бы словечко в свое оправдание ввернул... Ну, сказать что-то адекватное в разговоре с девушками у него редко получалось, разве что перед казнью ))
Irina77, я сказку про Али-бабу вспомнила)) а что там было? Я совсем не помню!
Merelena, В Ноттингемском замке зашевелилось самое настоящее осиное гнездо. Ну, оно там всегда было. Климат такой