Восстать из мертвых

[sciurus_vulgaris]

Восстать из мертвых
Перевод
Автор: Cheers
Переводчик: sciurus_vulgaris

Жанр: гет
Размер: миди
Рейтинг: подростковый
Пейринг и персонажи: Гай/Мэриан, Арчер, мельком Маленький Джон, упоминаются Робин, Джак, Кейт, Изабелла, Вейзи, а также всякие ОМП и ОЖП
АУ, пост-канон, бесстыдный флафф, в котором исполняется самое заветное желание сэра Гая )))

Исходно первая глава была написана и опубликована в 2010 г. как самостоятельный фик, сейчас автор дописал еще 13 глав, превратив его в миди. Разрешение на перевод получено.

ГЛАВА 1
Ад оказался совсем не таким, каким он должен быть.
Здесь нет огня, не пахнет серой, нет никаких котлов и плетей. Не слышно воплей других грешников и смеха мучающих их чертей. Только зловещая тишина. Должно быть, это чистилище. Он чувствует жар, но это скорее внутренняя лихорадка, чем обжигающее кожу пламя. Лихорадка, и темнота, и тисками сжимающая его боль, и сухой кашель в горле. Вот и все. Собственно, он чувствует себя так, как если бы был все еще жив.
Вот только порой в этом сумраке Гай ощущает, как чьи-то пальцы медленно, как будто рассеянно, скользят по его волосам, по шраму на щеке, гладят руку. Должно быть, он все же умер, раз ему выпала подобная милость. Наверное, какой-то ангел по ошибке присел рядом с незаслужившим того грешником, стараясь облегчить его судьбу.
Однако это не всё: порой нежные, ласковые руки подносят к его лицу прохладную, влажную ткань, снимая жар, приподнимают его голову, давая немного попить. Проворные пальцы снимают пропитанные кровью бинты и делают новую перевязку. А раз так, то видимо, он все же жив. Или может быть это горячечный бред? Может быть, он все еще находится в замковых подземельях? Где же Робин? Успел ли он выбраться отсюда? Или он выбрался только для того, чтобы погибнуть чуть позже?
«Робин?» – Он не знает, произнес ли он это имя вслух, или же этот хриплый шепот раздается лишь в его голове. Он сам не понимает – сон это или явь, жив он или мертв. Но когда он снова произносит несколько слов, горло обжигает сильнейшая боль, и эти странные, сиплые звуки, смешанные с прерывистым дыханием, наконец говорят ему, что его смертный час еще не пробил.
«Робин, где ты? Тебе нужно уходить, спасаться, ты не должен умереть...»
«Шшш!» – успокаивает кто-то, прикладывая палец к его губам, в рот течет какая-то горькая жидкость, и он снова проваливается в забытье.
Так продолжается целую вечность. Он не может выбраться из этого странного места, застряв где-то на полпути между реальностью и бредом, снами и кошмарами. Он все еще зовет Робина, хотя понимает, что тот, видимо, так и не выжил.
«Робин, если ты все же не смог... Я знаю, она ждет тебя... Она всегда любила тебя». – беззвучно, на одном дыхании шепчет он, улыбаясь при мысли о том, как ангел Мэриан купается в вечном сиянии солнечных лучей где-то там, высоко над ними.
«Вы будете счастливы вместе».
Ответа нет. Молчание и легчайшее касание тонких рук. Ничего кроме них.
Но вот наступает день, когда он снова приходит в сознание и в изумлении видит перед собой что-то, что впервые приобретает очертания и краски.
Он в Локсли.
Он знает эту кровать, эти занавеси, эти стены. Даже его герб все еще висит над камином, как будто он никогда не уходил отсюда – не уезжал в Ноттингем, в Святую землю, в Шервуд.
В панике ему приходит в голову, что он возможно сошел с ума и продолжает бредить. Резким движением он садится в кровати, но в тот же миг боль пронзает грудь и ударяет в спину, а когда наконец черные мушки перед глазами рассеиваются, он понимает, что действительно находится в той самой постели, в Локсли.
Где-то неподалеку слышны голоса.
Он один в спальне, но ниже этажом кто-то разговаривает. Судя по звукам — две женщины. Он не может расслышать слова, но внезапно по венам точно разливается жидкий огонь – он узнает этот звонкий голос. Мэриан.
Что за безумие? Что за невыносимо прекрасная мука?! Это не может быть правдой, но разве можно представить, что бред сумасшедшего бывает настолько прекрасен? Однако он не может и дальше оставаться во власти этого пленительного заблуждения, он должен взглянуть правде в глаза. Раз уж он остался в живых, надо нести свой крест.
Он сползает с кровати – именно что сползает, другого слова не подобрать, ползет на четвереньках, чтобы взять из сундука одежду. Надрываясь из последних сил, приподнимает крышку – и едва не теряет сознание. Потом на заплетающихся ногах кое-как спускается по ступеням в зал.
Никого нет. Голоса теперь доносятся со двора, но напомнившие Мэриан небесные звуки все так же манят его переступить порог. Собрав последние силы, Гай распахивает дверь...
И тут же падает на колени прямо на крыльце – глаза широко раскрыты и устремлены перед собой.
«Мэриан...» --шепчет он как молитву, как заклинание.
«Какая чудесная смерть!» – еще успевает подумать он, прежде чем сознание снова мутится и он падает плашмя.
Он не видит, как она бежит к нему, не слышит, как в отчаянной мольбе зовет его имя.
Но она зовет его. Она ничего не может с этим поделать, хоть и сама не понимает, почему.

Глава 2 sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm#74367636...
Глава 3 sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm#74373481...
Глава 4 sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm#74381294...
Глава 5sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm?from=0#7...
Глава 6 sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm?from=0#7...
Глава 7 sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm?from=30#...
Глава 8 sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm?from=30#...
Глава 9 sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm?from=60#...
Глава 10 sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm?from=60#...
Глава 11 sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm?from=60#...
Глава 12 sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm?from=90#...
Глава 13 sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm?from=90#...
Эпилог sherwoodforest.diary.ru/p218479972.htm?from=90#...

запись создана: 27.10.2019 в 18:03

@темы: Арчер, Леди М., Фанфики, Гай Гисборн

Comments

[sciurus_vulgaris]

***
Она хотела возненавидеть его. По злой прихоти судьбы от могилы ее спасли грабители, прослышавшие, что в пустыне похоронили двух знатных христиан. Собравшись с духом, они решили ограбить погребение. Когда на их глазах покойница вдруг испустила вздох, они в ужасе бежали прочь, разнося эту новость по всей округе. Потом она провела долгие мучительные недели, выздоравливая в доме Бассама. Ее лечила и о ней заботилась Саффия-бин-Бассам – Джак, так ее звали раньше.
Все это время Мэриан хотелось снова быть рядом с Робином. А еще ей хотелось ненавидеть Гая Гисборна.
Судьба отказала ей и в том, и в другом.
Она покинула Святую землю спустя несколько недель после отъезда Ричарда Львиное Сердце и его людей. К тому времени рана наконец зажила настолько, что она смогла выносить тяготы долгого пути. Силы придавала мысль о том, что как только она догонит короля и его свиту, она быстро доберется до Англии, встретится с Робином. Однако в пути ей все время не везло. Сначала кораблекрушение забросило ее вместе с другими попутчиками к берегам Италии – она не пострадала, но бодрости духа это приключение не прибавило. Потом пришлось долго-долго ждать, когда придут деньги и ростовщик выдаст ей наличные в обмен на вексель. Потом, когда они почти нагнали короля Ричарда, он попал в засаду, подстроенную герцогом Леопольдом Австрийским. Герцог возненавидел Ричарда за нанесенное в Акре оскорбление и решил разжиться золотишком, захватив в плен короля Англии. Свита Ричарда разбрелась кто-куда, и Мэриан провела несколько казавшихся бесконечными недель в Кале, пытаясь убедить своего нерешительного спутника Уильяма де Мерлэ пересечь наконец Ла-Манш. Там, в Англии, ее ждал любимый муж. А еще там, скорее всего, находился человек, причинивший ей страшное зло. И все же она никак не могла заставить себя назвать Гисборна своим врагом. Гай заслуживал кары – этой карой должно было стать безразличие, отвращение и прежде всего – то счастье, которое принесет Мэриан воссоединение с Робином.
Вот только ее чувства к Гаю вряд ли можно было назвать безразличием, да и отвращением тоже.
Конечно, ей было горько, очень-очень горько от воспоминаний, как он трусливо подчинился воле Вейзи, как упорно пытался убить короля, как совершенно не хотел отличить добро от зла... Но возненавидеть его у нее так и не получилось, как не получалось даже винить Гая за то, что он едва не убил ее. Она видела его лицо за какой-то миг до того фатального взмаха меча, и она видела, что с ним стало потом. Она видела, как от ее слов он замер на месте, когда к нему пришло осознание: вся ее прежняя доброта к нему, вся ее готовность принимать его обожание – все это оказалось притворством. Когда он это понял, все рухнуло, и как раненый зверь, он бросился вперед, не понимая, что делает... А уже в следующее мгновение на ее глазах он был раздавлен, разбит отчаянием, горем, раскаянием. Это было безумие, которое она сама же и спровоцировала. В каком-то смысле, Гай уже был дважды наказан: сначала она сказала ему правду, а потом умерла – так, во всяком случае, он должен был думать. Так что теперь лучше всего было бы просто не замечать его существования. Он это заслужил: это не было бы ни слишком большой милостью, ни слишком большой жестокостью по отношению к нему. Но ведь им все равно пришлось бы встретиться.
Она пыталась подавить в себе удовлетворение от мысли о том, как пройдет эта встреча: как он будет потрясен, узнав, что она жива, какую боль испытает, понимая, что она уже никогда не станет его возлюбленной. Пусть получает то, что заслужил! – твердила она про себя, стараясь не задумываться, почему эта сцена встает у нее перед глазами едва ли не чаще, чем будущее свидание с Робином.
Мучительно долго пришлось ждать, пока наконец она смогла покинуть берега Франции. Зато она везла добрые вести: переговоры о выкупе короля увенчались успехом и совсем скоро Ричард должен был оказаться на свободе. Спустя месяц она наконец была дома.
Однако ее возвращение домой оказалось совсем не таким, каким она его себе представляла.

[sciurus_vulgaris]

***
Когда она добралась до Лафборо и от Ноттингема ее отделяли всего какие-то двадцать миль, она узнала, что Вейзи осадил город. Совсем недавно все были убеждены, что Гисборн наконец отправил его на тот свет, но нет! Дьявол оказался живучим и вернулся под стены Ноттингема, сея кругом хаос и смерть. Сердце Мэриан едва не остановилось, когда ей сказали, что защитников города возглавил Робин со своей шайкой – и в эту шайку каким-то непостижимым образом затесался Гисборн! Она рванулась в Шервуд, бежала бегом до самого разбойничьего лагеря, но застала там лишь незнакомого монаха и какого-то своего ровесника, назвавшегося братом Робина. Этот молодой человек и привел ее к умиравшему под сводами своего леса Робину. Она еще успела обнять мужа. Ей хотелось, чтобы последние мгновения его жизни были ничто не омрачало, и она старалась держаться мужественно. Она и не знала раньше, что у нее столько мужества. Но когда Робина не стало, сердце Мэриан разбилось и мир точно померк для нее.
Она не помнила, что творилось вокруг следующие дни. Ее душили рыдания. Она отказывалась принимать пищу, не отвечала на вопросы, отказывалась от всякого утешения. Она же обманула саму смерть, вернулась в Англию чтобы быть наконец с Робином – а успела лишь застать его последние мгновения. Временами ей казалось, что она вот-вот задохнется от горя, и ей хотелось, чтобы это произошло поскорее. Когда она выплакала все слезы, на смену им пришла пустота и немота. Жить или умереть – ей было все равно.
Потом на похоронах верный Мач поддерживал ее, чтобы Мэриан не упала, а у нее с трудом получалось дышать. И тут откуда ни возьмись, вперед вылезла какая-то костлявая блондинка с охапкой цветов и принялась голосить о своем любимом Робине... До этого Мариан казалось, что сильнее болеть уже не может, но она ошибалась. А воющая гарпия вдруг стала проклинать на чем свет стоит какую-то предыдущую любовницу Робина – как оказалось, она имела в виду покойную сестру Гая. Блондинка верещала, что та убила Робина из ревности. От этих слов у Мэриан леденела кровь. Она и Робин любили друг друга – как же он мог так быстро предать ее? Ну пусть не ее саму – он не знал, что она жива, – но предать ее память?Вот тут впервые Мариан поняла, каково было Гисборну, когда она сказала ему в лицо, что не любит.
На поминках Арчер постарался ускользнуть, неуклюже ссылаясь на то, что ему нужно вернуться в Локсли к умирающему брату. Этого брата он в то самое утро вытащил из под обломков обрушившегося замка – он не хотел, чтобы тот умирал покинутый всеми. Мэриан ожидало еще одно потрясение, когда оказалось, что этот другой брат Арчера – никто иной, как Гай из Гисборна. Сама не понимая своих поступков, но она предложила поехать вместе с Арчером в Локсли. Боль утраты пробудила в ней милосердие, и она решила сделать доброе дело для Гая: сказать ему в его последний час, что жива, что не держит на него зла, что простила его, и что неважно, что она там раньше ему наговорила – она все равно была ему другом.
Она сама удивилась, насколько правильным показалось ей такое решение.
Еще больше она удивилась, когда узнала от Арчера, что Робин и Гай помирились перед осадой, когда услышала от него отрывочный, но все равно очень тяжелый рассказ о старой семейной распре, которая когда-то сделала их врагами.
Но ничего не могло сравниться с ее изумлением, когда ее же сердце захлестнула боль, как только она увидела Гая, его исхудавшее, пепельно-серое лицо. Оно было спокойно, но в нем сквозила такая глубокая тоска... Невероятно, но он был дважды ранен – мечом и кинжалом.
Ужасная параллель, очевидная до невозможности, била в глаза: он умирал от точно таких же ран, как те, которые когда-то сам нанес ей. Но вместо праведного гнева, она чувствовала только сострадание. У нее были все основания желать его смерти, у нее было такое право! А она никак не могла решиться оставить его хотя бы на миг – опрометью кинулась в Неттлстоун за знахаркой Матильдой, чтобы потом уже все время быть рядом.
Она помогала перевязывать его раны, чистила гной, сидела с ним бессонными ночами, пока он бредил, слушала его мольбы, обращенные к Робину, следила за благоговейным, почти восторженным выражением его лица, когда с его губ было готово сорваться, но так и не слетало ее имя. Он не смел даже произнести ее имя! Он как будто боялся, что оно будет осквернено в его устах...
И все это время она хотела, чтобы он жил.
В каком-то смысле, забота о нем помогла смягчить боль ее собственной утраты. Дни шли за днями, она больше не заходилась в рыданиях, и в какой-то момент должна была признать, что все эти истории с любовницами Робина в итоге чем-то помогли ей, хотя вначале и добавили мучений. Она не разлюбила Робина, она по-прежнему желала ему добра – там, за гранью. Поразмыслив, она даже была довольна, что при жизни он нашел в этих связях утешение. Но она поняла, что они расстались навеки: он ушел куда-то в райские кущи, она осталась среди живых. И в иные мгновения ее мысли помимо воли возвращались к тем дням, когда она жила в Ноттингемском замке и на каждом шагу сталкивалась с Гаем, который так неуклюже старался угодить ей, постоянно хотел ее видеть, нуждался в ней... Эти мысли лезли в голову, а руки в это время ласкали его бесчувственное тело, пока она не спохватывалась и не складывала их у себя на коленях, крепко сжав пальцы в замок.
Разве она могла чувствовать к нему хоть какую-то привязанность?
***
Она испытала двойное облегчение, когда Гаю стало наконец лучше и его жизни уже не угрожала опасность. Он будет жить, а ей не нужно больше сидеть у его постели. Она уже совсем запуталась в своих чувствах, никак не могла справиться с ними. Будет лучше, если она исчезнет раньше, чем он увидит ее. Ей было страшно, что она не сможет оставаться такой же сильной в его присутствии. Она уже все обсудила с Матильдой и приготовилась уехать в аббатство Рипли, где собиралась жить, пока на доходы с манора не отстроит Найтон-холл, хотя Арчер не раз уговаривал ее остаться в Локсли. Поняв, что ее не переубедить, брат Гая предлагал деньги, строительные материалы, рабочих. По правде сказать, Мариан просто хотелось побыть одной, чтобы привести свои мысли в порядок. Она боялась, что может слишком привязаться к человеку, которого ей бы следовало избегать.
Но когда Гай, едва держась на ногах, появился вслед за ней во дворе Локсли, то один его взгляд, в котором одновременно отражались отчаяние и счастье, надежда и боль, и мольба о прощении... Как будто всю свою жизнь он шел и шел, и наконец дошел сюда, и жизнь здесь закончилась... Как будто во всем мире существовала только она и ничего кроме нее... В единый миг вся прежняя решимость покинула Мэриан. Ей стало страшно, что гоняясь так за ней, он повредит себе и ему станет хуже. Она метнулась к нему, умоляя не умирать. Гай все бы отдал за эти слова, но в этот момент он уже потерял сознание.

[sciurus_vulgaris]

***
Когда он приходит в себя, то зовет ее еще прежде, чем может открыть глаза. В ответ его пальцев касается мягкая ладонь – он узнает ее. Эти пальцы касались его в предсмертном бреду.
«Я здесь, – говорит она. – Я не знаю почему, но я здесь».
Он слышит эти слова, и по щекам его текут слезы. Он прижимает к губам ее руку, и она не отводит ее прочь.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ГЛАВЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

[Скарапея Змея]

Подписываюсь. Надеюсь на продолжение.

[TerraVita]

Очень милый рассказ и хороший перевод. Спасибо! Тоже подписываюсь на продолжение.

[sciurus_vulgaris]

Скарапея Змея, TerraVita, Рада видеть, девочки!
Продолжение приспело

[sciurus_vulgaris]

ГЛАВА 2

Нет, она представляла себе все совсем по-другому!

Встречу с Гисборном она представляла чаще, чем готова была себе в этом признаться. В воображении эта сцена рисовалась по-разному: Гай мог быть озлобленным и оскорбленным, или же настойчиво искавшим ее и лихорадочно умолявшим о прощении. Но в любом случае Мэриан была уверена, что сама-то она будет счастлива вместе с Робином, ну а Гай... Гай будет, как всегда, угрюм, вспыльчив и опасен. Она никак не могла вообразить, что застанет его при смерти, и уж тем более – что станет выхаживать его. Она не представляла, что увидит его настолько, до хрупкости уязвимым, разбитым и беспомощным. Лишившись всей своей обычной брони, он оказался просто человеком, мучимым сильнейшей болью, – с изможденным, смертельно бледным лицом, с темными кругами вокруг глаз, говорящими о том, что он много страдал задолго до того, как был ранен и лишился физических сил.

Вот он лежит перед ней на подушках в своей кровати: лицо скрыто в тени, но знакомые пронзительные голубые глаза сияют ярче обычного – сейчас они переполнены восторгом и мукой. Он отворачивается в сторону и отпускает ее руку, скрывая свое лицо в ладони. Прежде чем она успевает принять решение – остаться или уйти, дать ему время собраться, прийти в себя, – из его груди вырывается рваный всхип. Она понимает, что он плачет – его тело сотрясают беззвучные конвульсии, слезы текут по щекам, оставляя за собой сияющие дорожки. Она не может заставить себя уйти, но не знает, что ей делать, оставаясь с ним рядом.

Вообще-то ей должно было бы быть приятно увидеть его таким униженным, раздавленным, претерпевающим все эти муки. Казалось бы, она должна чувствовать себя отмщенной. Ранее, пока он лежал в горячке, было бессмысленно и жестоко радоваться страданиям человека, находящегося в полушаге от смерти. Но теперь он уже не в бреду, и она должна была бы наконец испытать хоть какое-то чувство триумфа. И все же... все же один взгляд на него, потрясенного, переполненного эмоциями, вызывает у нее неожиданную, необъяснимую волну жалости к нему.

«Гай!»

Он качает головой, его рука все еще закрывает глаза.

«Слава Богу, вы живы...» – хриплый голос дрожит и прерывается. – «Я думал, я...» - продолжение замирает на устах, но невысказанное «я убил вас» повисает в пустоте между ними. «Я думал, я никогда вас не увижу» – почти шепчет он окончание фразы.

За последние две недели она пережила такую утрату, что не может позволить никому – даже Гаю! – роскошь скорбеть о воображаемых потерях. Или может быть, она просто хочет, чтобы он перестал рыдать. Она не задумывается о причинах – она просто берет его за запястье и отводит его ладонь от лица. Ему ничего не остается, как встретиться с ней глазами хотя бы на миг, и тогда она повторяет то, что сказала только что.

«Я здесь».

Чувствуя пальцами, как лихорадочное биение его сердца резко отдается в ее собственном теле, она тут же жалеет о своем неосторожном движении. Это совсем не то, что ухаживать за ним, когда он находился без сознания. Сейчас он пришел в себя, осознает ее присутствие и смотрит на нее, как будто она – вопреки очевидности – принадлежит к иному миру. Однако Мэриан пытается сохранить видимое спокойствие и не отпускает его руку, пока его сердце не отстучит еще несколько ударов: она боится выдать собственное волнение.

Наконец, чтобы нарушить охватившее их напряжение, она встает и заставляет себя спокойным, обыденным тоном сослаться на выдуманный предлог:

«...А тебе давно пора принимать лекарство. Сейчас я схожу, приготовлю настойку и принесу ее».

С этими словами она выскальзывает за дверь – она и вправду идет за чашкой какого-то зелья, которое сварила для больного Матильда. Но оказавшись одна на кухне, Мэриан первым делом окатывает лицо холодной водой.

Господи Боже мой! Что же со мной творится?

[sciurus_vulgaris]

***

Давно прошла Пасха с ее обрядами и пирами, прозрачная молодая листва успела превратиться в сочную летнюю зелень. В золотистом солнечном свете, какой бывает только поздней весной, деревья отбрасывают густые тени. Жизнь в Локсли идет своим чередом. Кажется, время остановилось.

Конечно, Арчер занят тем, что осваивается в новом положении. Сразу после осады Ноттингема он еще не решил, остаться ли ему в лесу с ребятами из робиновой банды, или же снова пуститься странствовать. В итоге он выбрал третий путь и обосновался в Локсли. В первые дни он находился там просто для того, чтобы позаботиться о раненом брате, но потом – по прихоти судьбы и волею монарха – Арчер стал новым лордом Локсли. Король Ричард Львиное Сердце проникся к нему симпатией, увидев юношу на собрании местной знати после осады. Обеспеченное будущее оказалось достаточным соблазном для Арчера – он решил не искать новых приключений... или во всяком случае, если искать их, то в Шервудском лесу и ближайших окрестностях. По слухам, теперь он не вылезает из объятий разных предприимчивых бабенок. За Мэриан, как за вдовой, только что похоронившей его же брата, Арчер не считает возможным волочиться. Она же, пользуясь его гостеприимством, не раз пыталась воззвать к его лучшим чувствам -- внушить ему, что на охоте надо все же соблюдать хоть какую-то меру. Но Арчер по-началу достаточно глух к ее увещеваниям.

В отличие от Арчера, выбор развлечений у Мэриан ограничен. Коль скоро она решила все же не переселяться в аббатство Рипли, ей ничего не оставалось делать, как проводить почти все время в Локсли, если не считать отдельных поездок в соседние деревни, куда она по-прежнему привозила еду для нуждающихся. Молодой амбициозный придворный по имени Уильям де Феррер, сменивший предателя Вейзи и безумную сестру Гая на посту шерифа, продемонстрировал свое великодушие, позволив Мэриан не уплачивать налога с земель Найтонов до тех пор, пока она не сможет отстроить манор. Строительство затягивалось – до урожая было еще далеко, время оброчных платежей еще не пришло и потому денег не было ни на покупку материалов, ни на наем рабочих рук.

Она нашла, чем занять себя, помогая Матильде выхаживать Гая, ставшего таким же гостем, как и она сама, в Локсли, под кровлей своего брата. С тех пор, как он впервые пришел в себя накануне Пасхи, он все чаще и чаще оставался в сознании. Гай был настолько потрясен, увидев ее живой, что Мэриан по-началу боялась, как бы он не стал настойчиво требовать ее заботы и внимания. Потому она стала держать себя с ним несколько отстраненно. Но ее опасения совершенно не оправдались.

Будь Робин жив, он бы, конечно, в полной мере воспользовался сложившимся положением. Если бы ей пришлось ухаживать за ним, то Робин преувеличивал бы свои страдания, постоянно стонал бы, изображая страшные муки на своем челе, – все ради того, чтобы она его утешала и ублажала. В прошлом она порой находила его надуманные мучения трогательными, а иной раз только смеялась над детскими выходками своего жениха.

В отличие от Робина Гай – просто образцовый пациент. Он никогда не жалуется и старается не показывать своего ужасного характера. С равным спокойствием он принимает и заботы Матильды, и нравоучения Мэриан.

И он почти все время молчит.

Он заговаривает с ней только тогда, когда отвечает на вопросы о своем самочувствии, при этом чаще всего он не говорит ей правду. Кроме этого, он только приветствует ее появление, да еще позволяет себе целовать ее руку утром и вечером, прощаясь с ней перед сном. Он все время твердит, что чувствует себя хорошо и почти поправился. Конечно, он лжет. Его выдают те страшные усилия, с которыми он пытается справиться с самыми простыми задачами – например, сесть в постели или встать и сделать несколько шагов, не говоря уже о том, чтобы подняться на несколько ступенек по лестнице или спуститься с нее. Он преодолевает боль, замкнувшись в мрачном молчании, но Мэриан часто замечает, как он скрипит зубами или закусывает губу, старательно, хотя и не всегда успешно пытаясь выглядеть прилично – настолько, насколько ему позволяет его плохое самочувствие.

Большую часть времени он пытается не попадаться ей на глаза: он либо склоняется в молчаливой молитве перед образом Святой Девы в крошечной часовне, либо играет с бездомными собаками, которых пригрел в Локсли Арчер, якобы для того, чтобы они охраняли манор. Так что ухаживать за Гаем в основном приходится сварливой, острой на язык Матильде, в то время как Мэриан злится, столкнувшись с его угрюмым молчанием. А она-то воображала, как из последних сил будет мириться с его навязчивым поклонением! Вместо этого, ей ничего не остается, как пристально следить за каждым его шагом, чтобы по мельчайшим признакам попытаться понять, насколько он действительно идет на поправку. Вначале она пыталась внушить себе, что Гаю вполне заслуженно воздалось за все его злодеяния. Но с течением времени, видя его таким смиренным и подавленным, наблюдая, как он отчаянно пытается наконец встать на ноги, Мэриан решила, что не стоит мучить его еще больше, поддерживая зимний холод в их отношениях. Гай сам успешно справлялся с этой задачей. Промучившись так недели две, Мэриан сама начинает идти ему на встречу, затевая разговор на всякие безопасные темы – о погоде, об очередных выходках Арчера, о мелочах деревенской жизни, о которых она узнает в поездках. Его это немного отвлекает – если можно судить по его глазам, – но отвечает он всегда односложно и никак не пытается помочь ей поддержать разговор.

Она дошла до того, что завидует Арчеру – тот, кажется, не испытывает проблем в общении с тем уцелевшим обломком человека, которого некогда звали Гаем из Гисборна. Арчеру лучше удается развеселить своего брата. Мэриан наблюдает, как они проводят вечера за шахматами или игрой в мельницу, слушает, как они постоянно в шутку препираются друг с другом – Арчер высмеивает печальный вид Гая, а Гай издевается над неумением Арчера управлять манором. Ее это почему-то забавляет, ей даже хочется присоединиться к ним, но ей как будто неловко. Но вот накануне Вознесения Арчер уезжает в Ноттингем, чтобы приветствовать нового шерифа. Пробыв на этом посту всего семь недель, Уильям де Феррер покидает графство, прельстившись фривольными развлечениями двора Принца Джона, прощенного своим братом-королем. На смену ему назначен некий Уильям Брюер. С отъездом Арчера Мэриан понимает, что Гаю и ей самой будет не хватать их новоявленного родственника, даже если его отсутствие продлится всего несколько дней.

[sciurus_vulgaris]

***

«Мэриан!»
Полный страдания крик подбрасывает ее в постели. Очнувшись, она нащупывает у изголовья кровати кремень и огниво и зажигает свечу. За окном небо на востоке светлеет от первых проблесков зари, но дом все еще утопает во мгле. Слуги спят на своей половине внизу. Конечно, она могла бы кого-то послать узнать, что случилось, но что-то подсказывает ей – она должна сама явиться на зов. Последние дни Гаю было лучше, неужели этот невыносимый человек обманул их всех и по-прежнему находится на краю смерти? Она вбегает в ту комнату, где спал когда-то Робин, намереваясь разбранить своего пациента за то, что он скрыл от нее свое состояние...

… и видит, что мерзавец крепко спит. Точнее, ему снятся кошмары.

В тусклом свете свечи, разгоняющем предрассветный сумрак, его лицо больше похоже на посмертную маску – обтянутые пепельно-серой кожей заострившиеся скулы в обрамлении иссиня-черных завитков волос, тонкий хищный нос, темные круги под глазами, белый шрам на левой щеке... И все же его лицо кажется умиротворенным. Кошмар, заставивший его звать ее во сне, прошел. Ей нужно вернуться к себе и постараться заснуть, но она никак не решается уйти, завороженная пронзительной красотой черт его лица, хотя и проклинает себя за такую слабость.

«Мэриан... убейте меня, прошу, пожалуйста...»

Вот теперь она не раздумывает. Что бы там ему ни пригрезилось, она не собирается ни мгновения это терпеть. Не обращая внимания на его раны, резким движением она трясет его за плечи, останавливаясь, только когда он внезапно открывает глаза и в изумлении видит ее перед собой.

«Ты звал...». Она понимает, что говорит что-то не то, но других слов ей просто не приходит в голову. Однако ее собственное легкое смущение ничего не значит по сравнению с совершенно убитым выражением его лица.

«Простите меня, Мэриан, я совершенно не собирался будить вас...». Кажется, если бы он мог одним лишь усилием воли раствориться в воздухе, он бы воспользовался такой возможностью.

«Я знаю». Непонятно, то ли сердиться, то ли смеяться. А еще ей жалко его. «Тебе приснился кошмар».

«Я был... Я думал, мы снова в Акре».

Нет, вот теперь ей совсем не смешно. Но что бы ни ожидало их в будущем, бессмысленно постоянно возвращаться к тому, что произошло когда-то совсем в другой жизни.

Качнув головой, она говорит: «Все кончилось, Гай. Все это в прошлом».

Для нее эти слова звучат как знак примирения – что прошло, то прошло. Но он почему-то выглядит подавленным.

«Я знаю», – тихо отвечает он. – «Прошу прощения, что разбудил вас. Уверяю, я не рискую...»

Ну да, вот опять, – думает она, – сейчас он снова будет мне врать, как прекрасно он себя чувствует. Не дожидаясь, когда он закончит свои уверения, она прерывает его: «Не надо мне никаких клятв», – настаивает она. – «Просто ложись спать и забудь о Святой земле».

Он молча склоняет голову, но даже не пытается поцеловать ее руку. Видя, насколько он выбит из колеи, она решает, что так даже лучше. Она задувает свечу – уже достаточно рассвело, чтобы она нашла дорогу обратно – и осторожно бредет в свою спальню, падает на постель, но сон к ней так и не приходит.

[sciurus_vulgaris]

Глава 3

Хорошо, конечно, что могила Робина все же не смотрится как могила, не вызывает такого чувства. Это, наверное, единственное, что в ней можно найти хорошего.
Мэриан вместе с Туком удалось настоять, удалось убедить всех остальных ребят из отряда в том, что Робин хотел бы навсегда остаться в Шервуде, а не быть погребенным в какой-нибудь затхлой крипте или покоиться на церковном кладбище. Тук все же был духовным лицом: окропив могилу святой водой, он отдал дань религии. Немного позднее, но на той же неделе Арчер заплатил приходскому священнику Локсли и стайке монахов – они отслужили заупокойную службу. А потом место последнего успокоения Робина осталось известно только самым близким людям. Для всех остальных его душа просто слилась с духами леса, став бессмертной в легендах и сказаниях. Но Мэриан сейчас пришла сюда не затем, чтобы оплакивать Робина или предаваться воспоминаниям.
Солнечный свет раннего утра еще сквозил перламутром. Косые лучи, проникая под густой полог леса, натыкались там и сям на клубы тумана. Мэриан спрыгнула с седла, ступив на поблекший ковер из прошлогодней листвы. Лесной покой казался невозмутимым, но в нем чувствовалась жизнь – шумел ветерок, раскачивая ветви высоко над головой, слышалось пенье птиц, наполняя сердце острым, щемящим чувством. Лес все время меняется – и в то же время кажется вечным. Они с Робином никогда не говорили об этом, но Мэриан знала, что именно сюда, в это место он пришел умирать, когда закончилась осада. Здесь он хотел остаться. Простой валун вместо могильной плиты и на нем кованый чугунный крест, на котором нет даже нет имени. Робин не был тщеславен. Кажется, как будто он никогда и не умирал.
Интересно, что бы он подумал о ней сейчас? О том душевном смятении, которое привело ее сюда. Вокруг все так, как будто она просто заглянула к нему в гости -- спросить совета, поддержки. Может быть, он видит ее сейчас. По печальной прихоти судьбы полгода назад им казалось, что все будет наоборот – она будет следить за ним с высоты небес, ждать его там, за гранью.
Ей не хватает его.
Он был бесстрашен, упрям, никогда не сдавался. Он был проказлив, харизматичен, благороден, бескорыстен. Он был добрым, неистовым, ему не было преград. Ей говорили, что он оставался таким до самого конца. Она рада, что успела застать его последние мгновения на этой земле, успела попрощаться с ним, заверить его в том, что он всегда будет ей дорог... Хотя, если не лгать самой себе, она должна признать: ей, возможно, не хватает его как друга, как вождя, как собрата по оружию, но не как мужа, которым он в сущности так и не стал. Она тоскует по нему душой, но не плотью. В каком-то смысле настоящий Робин всегда будет с ней – как образ, как идеал, который переживёт его бренные останки. Ей не хватает возбуждения, чувства товарищества, связанных с их совместными приключениями. Все это было в той жизни, какая была до путешествия в Акру. Тогда выбор был проще, а грань, разделявшая героев и злодеев – предельно четкой, очевидной каждому. До Акры жизнь всегда была такой, ну или почти всегда...
Однако сейчас ей иногда начинает казаться, что эта дорогая сердцу простота существовала лишь в ее воображении. Возможно, реальный мир всегда был гораздо сложнее, в нем жили люди, которые были далеки от идеала – в них было намешано плохое и хорошее, черное и белое... Исключением был Вейзи. Тот во всяком случае жил и умер как мерзавец и его злодеяния уже ничто не могло искупить. Впрочем, вряд ли это может служить утешением.
Когда Мэриан раньше пыталась представить будущее – как наконец завершится ее бесконечное путешествие из Святой земли обратно домой, – она была совершенно уверена, что Робин встретит ее, обрадуется ее возвращению. Она была уверена, что он останется верным ее памяти, во всяком случае, что он сохранит ей верность чуть дольше, чем пару месяцев. Может быть, она сейчас несправедлива к нему, но она лишилась какой-то части его самого еще при его жизни – из-за всех этих женщин, которым он оказывал внимание после Акры.
И все равно ей его не хватает. Это чувство только многократно усиливается от того, что сама она словно замерла в каком-то странном, пограничном состоянии.
Слишком много знакомых, любимых людей либо умерли, либо оказались в далеких краях, покинув ее. Она сама – как одинокая лодка, безвольно плывущая куда-то по течению. Нет больше Робина, ее отца, нет Алана. Даже этот демон Вейзи, на борьбу с которым поднялся весь их отряд, – он тоже наконец покинул этот мир. Новым шерифом, недавно назначенным на смену Уильяму де Ферреру, стал некто Уильям Брюер. Как все говорят, это прагматичный и достаточно невозмутимый человек, его считают способным и амбициозным управленцем. Брюер хорошо понимает, что достичь своих далекоидущих целей в политике он лучше всего сможет упорным трудом и исполнительностью, а не дерзкими замыслами. Он не склонен пороть горячку и предаваться чрезмерно жестоким фантазиям в духе покойного Вейзи. Поэтому вряд ли он наживет себе много врагов. А раз явного врага больше нет, а вожак погиб, то и оставшиеся в живых ребята из робиновой ватаги разошлись кто куда, хотя вначале и были полны решимости держаться вместе.

Первым покинул Шервуд Мач. С трудом пережив потерю лучшего друга и командира, он решил присоединиться к войску короля Ричарда и отправился с ним во Францию. Маленький Джон долго не мог решиться, уйти ему или остаться. Его сомнениям положила конец встреча с женой и сыном: лесной лагерь не мог соперничать в его душе с тихими радостями семейной жизни. Брат Тук больше всего настаивал на том, чтобы сохранить отряд, но когда стало ясно, что новый шериф – не тиран, а всего лишь хороший счетовод, то бродячий монах тоже решил, что жизнь продолжается, и отправился в другие края искать нуждающихся в пастырском утешении. Кейт – та самая визгливая девица, которую Мэриан впервые увидела на похоронах Робина, – первое время поддерживала фриара. Потом, слава Богу, оказалось, что ее матери одной не управиться в гончарной мастерской. Арчера тоже сначала захватила мысль о том, чтобы продолжить дело Робина, но в конечном счете боевому братству он предпочел домашний уют. Его трудно упрекнуть: вся жизнь Арчера прошла в одиночестве и лишениях, а теперь ему в руки свалилось настоящее богатство.
Только она, Мэриан, и Гай Гисборн словно застряли в этом странном состоянии, на грани между прошлым и будущим. Полгода назад она не поверила бы, если бы ей сказали, что она согласиться терпеть общество Гисборна и встречаться с ним чаще, чем это совершенно неизбежно. А ведь раньше он все время так стремился быть с ней, честно пытался защищать ее и при этом спасти собственную измученную, исковерканную душу и не скатиться в пучину греха. Какая мрачная ирония: ведь это она невольно поспособствовала полному крушению всех его надежд. Его полному крушению. Но она все еще может помочь ему искупить прошлое. Странно, но мысль об этом уже не вызывает ужас, как раньше, не вызывает отвращения, которое она должна была бы чувствовать к нему сейчас. Нет, напротив, эта мысль греет ей душу. Сейчас она почти рада видеть Гая. Он – как якорь, помогает ей обрести устойчивость, прикоснуться к какому-то подобию мирной жизни. Может быть даже встречи с ним приносят ей утешение.
Она знает, что ей бы не следовало так относиться к происходящему. Не нужно позволять этому опасному, темному человеку преследовать ее – даже в мыслях. Беда лишь в том, что он сам теперь не предпринимает к тому ни малейшей попытки, напротив, Гай целенаправленно, упорно избегает ее и, видимо, испытывает сильную неловкость в ее присутствии. Она вспоминает об их предрассветной встрече, когда он едва не рванулся бежать от нее и почему-то выглядел совершенно раздавленным, когда она хотела успокоить его. Что было в ее поведении или словах такого, что вызвало настолько странную реакцию?
Все кончилось, – так сказала она, – все это в прошлом.
Черт подери...
Для Гая, точнее – для того несчастного, впавшего в глубокое уныние человека, в которого превратился Гай, – эти слова, должно быть, прозвучали смертным приговором, похоронили последнюю возможность возобновить что-то похожее на дружбу... Но ведь в сущности так и должно быть! Самое лучшее, что она может сделать, – это держаться от него как можно дальше и забыть все взлеты и падения, какие были в их бурных отношениях. Все это в прошлом. Но почему тогда так скверно на душе оттого, что она случайно задела его чувства? Как бы то ни было, это мучает ее. Мэриан решает, что как только вернется в Локсли, она поговорит с Гаем и постарается сгладить нелепое недоразумение. Неважно, что она знает: вообще-то ей не следовало бы делать ничего подобного.
Да, ей жаль тех прошлых дней, когда жизнь была гораздо, гораздо проще.

***

[sciurus_vulgaris]

***

– Мэриан!»
Приветствие звучит весело, по-дружески, но она настолько поглощена своими мыслями, что едва не подскакивает в седле. Ей приходится вцепиться в поводья, чтобы не упасть с неспешно трусящей по направлению в Локсли лошадки. Арчер совсем не собирался застать ее врасплох, и он тут же приносит извинения, хотя и без особой куртуазности:
– Эй! Я не хотел тебя напугать...
– Я знаю. – Ее суровость направлена не столько против Арчера, сколько обращена к самой себе.
– Что ты делаешь здесь совсем одна? – Он явно пребывает в хорошем настроении – как и почти всегда последнее время. Если он и заметил ее раздражительность, то предпочитает не обращать на это внимания. – Теперь, когда наших ребят здесь больше нет, благородной даме в лесу небезопасно.
Не заметить ее тяжелый взгляд уже просто невозможно.
– Я сама могу о себе позаботиться. – Неважно, что единственное ее оружие сейчас – это острый кинжальчик, которым она закалывает волосы. Урон им она может причинить больший, чем многие мужчины.
– Нимало не сомневаюсь. Но если тебе заблагорассудилось прокатиться по лесу или... – Он невольно замолкает, осознав вероятную причину ее поездки. – ...или побыть на могиле Роба, могла бы подождать, пока я вернусь.
– Я знаю, Арчер.
Ей не хочется препираться с ним, особенно если придется объяснять, почему это ей сегодня утром внезапно захотелось съездить к Робину на могилу. К этому она не готова.
– Ну, как там в Ноттингеме? – Она надеется, что Арчер не станет сопротивляться ее попыткам найти другую тему для разговора.
– Все прошло хорошо. Брюер очень разумный человек. А город снова оживает. – Арчер украдкой искоса смотрит на нее. Его следующие слова показывают, что он очень наблюдателен – даже слишком для ее душевного спокойствия. – Я знаю, тебе его не хватает.
Слава Богу, способность Арчера читать мысли имеет свои границы.
– Да, это так, – кивает она.
– Мне тоже. Я знал его чуть больше двух недель, но в Робине было что-то... чем он совершенно подкупал.
Кому ты это рассказываешь. – Усмехается она про себя.
– По крайней мере, у меня осталась возможность лучше узнать другого моего брата. Странная штука семья. Постепенно к ней прикипаешь.
Она снова кивает и старается не встречаться с ним взглядом.
– Насколько они все же были разными, эти двое. Но в конце они стали лучшими друзьями. Очуметь просто! Я ведь слышал, большую часть жизни они враждовали насмерть.
Он что, специально настроился мучить ее? Что ж, придется притворится и подыграть ему, иначе он и вправду заподозрит, что она страдает не только от тоски по Робину.
– Да, я знаю. Они были врагами.
Поразительно, размышляет Мэриан, как Робин и Гай все же смогли примириться, хотя оба считали, что она погибла от руки Гисборна.
– Еще удивительнее, что они смогли примириться... – начинает фразу Арчер и она просто подскакивает в седле.
Он – что, и вправду читает ее мысли?!
– ...учитывая, насколько паршиво Робин повел себя с Гаем, когда они были детьми.
В этом месте их разговора ей удается сохранить внешнюю невозмутимость... Ну, почти удается, если не считать отвисшую челюсть.
– Что ты имеешь в виду? – Спрашивает Мэриан настолько спокойно, насколько у нее это получается.
– Как, ты разве не знаешь?
Она отчаянно пытается сообразить, о чем идет речь, но в голову ничего не приходит, что могло бы хоть как-то соответствовать определению Арчера.
– Нет, – признается она. – Я даже не знала, что семья Гая жила когда-то здесь и владела частью Локсли, пока ты мне не рассказал.
Когда они вдвоем отправилась в Локсли к Гаю – к умирающему Гаю, как они оба тогда думали, – Арчер прояснил некоторые существенные подробности их запутанной семейной истории.
– Мой отец был назначен шерифом, когда мне было десять, мы переехали сюда из Дербишира, и к тому времени Гисборнов здесь уже не было и никто не вспоминал о них.
– Ну, понятно, кто же любит копаться в старом дерьме, – отвечает Арчер. – Кроме пострадавшей стороны, конечно. Но к тому времени все пострадавшие либо погибли, либо покинули здешние места. Ну и другая причина... – он продолжает с явной неохотой. – Жители деревни не хотели, чтобы Робину лишний раз было стыдно, ведь он так старался защитить их и заслужить их расположение.
– Чтобы Робину было стыдно? – она пытается подавить в себе нехорошее предчувствие.
– За то, что от его поступков постоянно страдали Гисборны, а Гая чуть было не повесили.
– Что?!
Арчер неправильно понимает ее изумление: ему кажется, что она оскорблена и не верит его словам.
– Чессное слово, клянусь! По крайней мере, так мне рассказал Робин во время осады. Я спросил его, почему они с Гаем раньше враждовали, и он мне все рассказал. Сказал, что чувствует облегчение от того, что может наконец признаться в том, что натворил. Он надеялся, что теперь они с Гаем будут вместе, несмотря ни на что. Как бы то ни было, они ведь действительно едва не погибли вдвоем, так что в каком-то смысле его желание осуществилось.
– Но что произошло тогда, в прошлом? – Ей не хватает терпения выслушивать философские размышления Арчера.
– Ну, это долгий разговор... – Тянет он, пытаясь уклониться от ответа. Одна, однако, полна решимости узнать всю правду.
– Нам предстоит проехать еще по крайней мере около трех миль. Так что давай, удовлетвори мое любопытство. – Она пытается улыбнуться, надеясь поощрить его.
Арчер тяжело вздыхает.
– Ну, раз уж ты так настаиваешь... Только не говори потом, что вышла замуж не за того брата. Во всяком случае, из нас троих один лишь я выжил и при том не был тяжело ранен, не наломал дров и не впал в депрессию. И к тому же я самый привлекательный!
--Арчер!.. – Ей не нужно специально стараться, чтобы придать голосу угрожающие интонации, она и так готова прибить на месте своего деверя.
– Хорошо, хорошо...

[sciurus_vulgaris]

***

К тому времени, когда они подъезжают к Локсли, все представления Мэриан о жизни еще раз оказались перевернутыми с ног на голову. И до этого разговора ей было непросто различать все оттенки серого, недавно открывшиеся ей. Теперь же эта задача становится практически неразрешимой. Как будто ей мало того, что любимый муж, скорбя по ней, тем не менее не отказывал себе в удовольствии пострелять глазами налево и направо! Мало того, что он временами впадал в такую ярость, что мог легко переплюнуть худшие выходки Гисборна! Теперь ей придется как-то жить дальше, зная, что Робин – ее рыцарь без страха и упрека! – когда-то был трусоватым, испорченным мальчишкой, не гнушался спрятаться за спину товарища, даже если товарищу за это грозила смерть, легко предал достойного, хотя и пораженного страшной болезнью человека, выдал его злобной толпе. Да если бы Робин предстал перед нею здесь и сейчас!.. Какое там – просить у него совета! Уж она бы сказала ему прямо в лицо, что она обо всем об этом думает! Чего же теперь удивляться, что Гисборн постоянно приходил в бешенство от выходок Робина, злобно радовался, когда заполучил – да нет, вернул себе – Локсли. Понятно, почему Гай никогда не говорил о причинах их взаимной вражды – когда ему пришлось пережить, незаслуженно, такое унижение! Робин же... если бы он рассказал ей об этой проклятой истории, она может быть и отнеслась бы с пониманием к его ребяческим ошибкам. Вместо этого он предпочел промолчать. Слишком поздно сердиться на Робина. Все равно, он жил и умер героем, и не ей его теперь судить, когда он держит ответ перед Богом. И все же, когда они почти подъехали к околице Локсли, ей тем более хочется как-то сгладить случившееся недопонимание с Гаем. Напрасно, хотя и невольно, она была так строга с ним сегодня утром.
Помяни чертушку, как он тут как тут.
Ее первая реакция, когда она видит едущего им навстречу Гая, – страх... Страх за него. Его самого она не боится. Всегда отличный наездник, сейчас он неловко скорчился в седле. Вместо того, чтобы пустить лошадь привычным галопом, он трусит сиротливой рысцой. Челюсти Гая сжаты, костяшки пальцев побелели от напряжения, сжимая поводья, – верные признаки того, что даже этот неторопливый шаг коня причиняет ему боль. Что ты здесь делаешь, дурачок несчастный! Ты же свалишься с лошади и сломаешь свою упрямую шею! – Ей хочется наорать на него, но вместо этого приходится, сжав зубы, обмениваться с ним светскими любезностями, а потом ждать, когда Гай и Арчер поприветствуют друг друга. А ведь Арчер – мрачно отмечает она – совсем не удивлен тем, что его брат уезжает куда-то из Локсли.
Как только в разговоре возникает малейшая пауза, она хватается за эту возможность.
– Гай, мне правда кажется, ты зря...
– Я в порядке, леди Мэриан, уверяю вас. – Почему-то это обращение – леди – бесит ее больше всего.
– Я и так слишком долго злоупотреблял вашим милосердием.
Видя ее замешательство, он немного смягчает тон.
– Все это время вы были сама доброта и терпение. Я никогда не забуду... – Он обрывает фразу, но Мэриан слишком расстроена, чтобы это заметить. Даже если бы он и не замолчал, она вряд ли бы что-то расслышала.
В этот момент в их разговор влезает Арчер – то ли чтобы помочь ей, то ли чтобы помучить ее еще больше. Его голос звучит до тошноты жизнерадостно.
– Ну, ты конечно торопишься приступить к своим обязанностям. Удачи, братишка, будь осторожен в пути. Может ты и поправился, но если мое мнение здесь кого-то интересует, особо здоровым ты все же не выглядишь. Я к тебе загляну на следующей неделе. – Невозмутимо заканчивает Арчер, не обращая внимания на тяжелый взгляд Гая в его сторону.
По крайней мере Гай не уезжает неведомо куда.
– Знаешь ли, я ведь могу поймать на слове! – отрезает Гай, а потом сухо кланяется ей. – Миледи.
Он одаривает их скупой, вымученной усмешкой, откидывает назад длинные волосы и скачет прочь, а Мэриан остается с Арчером. И пока они медленно возвращаются в Локсли, ее захлестывает острое и совершенно иррациональное чувство утраты.

[Скарапея Змея]

О, какой подарок! Замечательное продолжение. Очень убедительная Мэриан. ее размышления, душевное состояние, происходящие с ней изменения переданы очень достоверно.

[sciurus_vulgaris]

Глава 4

Локсли, Вознесенье, 19 мая

- Что-то не так?
Они уже подъехали к манору, и вопрос Арчера, хоть ей и не хотелось его услышать, не удивил ее, ведь за все это время она так и не произнесла ни слова.

Да всё не так. И похоже от твоего вмешательства стало только хуже.

Однако она прикусила язык. Какую бы роль Арчер ни сыграл в отъезде Гая, вряд ли он поступил так назло ей. И если она не станет закатывать сцен, а найдет способ ненавязчиво расспросить деверя, то возможно, ей удастся узнать, что на самом деле происходит.

- Я просто устала. Проснулась слишком рано и не смогла опять заснуть.
- Правда? Ты прямо как Гай – вам обоим не спится?

Выходит, от этого разговора ей никак не уйти. Ладно, может быть так даже лучше.

- Что с ним случилось? И что это еще у него за новые обязанности появились, о которых ты сейчас упомянул?

Мэриан изо всех сил пытается изобразить, что спрашивает просто так, из праздного любопытства.

- Ааа… Ты об этом. – Тон Арчера, как и брошенный им искоса на нее взгляд ей совершенно определенно не нравятся – неужели он догадался, какая муха на самом деле ее укусила? А теперь этот мерзавец с удовольствием тянет время, медля с ответом. – Ну, это долгая история…

Наконец, под ее свинцовым взглядом Арчер сдается:
- Я устал слушать, как Гай занудствует – дескать, он заслужил, чтоб его повесили за службу у Вейзи. Он же твердит об этом с тех самых пор, как только пришел в себя. Ну вот я и подумал: никому хуже не станет, если на королевском совете, который должен был состояться в прошлом месяце, я замолвлю словечко за моего бедного раненого братишку, который был готов жизнь положить, сражаясь бок о бок с верным слугой Его Величества графом Хантингтоном супротив изменников, осадивших Ноттингемский замок.

От этих слов ее досада на Арчера несколько стихает. Ну конечно! Сама она не была на этом совете – в начале апреля состояние Гая было слишком тяжелым, чтобы она решилась отправиться в Йорк изъявить свое почтение перед монархом. Арчер же не мог знать о том, что в прошлом Гай несколько раз изменял Ричарду. Однако неожиданное вмешательство младшего братца вероятно и послужило причиной того, что никто так и не явился арестовать Гисборна. Ведь несмотря на легендарное милосердие Ричарда по отношению к поверженным врагам, король бы не пощадил своего несостоявшегося убийцу, если бы Арчер так вовремя не рассказал о героическом поведении Гая во время осады.

- И король повелел, чтобы Гай делом доказал свое раскаяние: послужил бы де Ферреру – помог возвести оборонительные укрепления вокруг нового замка.

Ну да, - догадывается Мэриан. - Таким образом новый шериф сможет следить за Гаем и, если заметит что-то подозрительное, сразу же доложит Ричарду.

- Когда я сказал Гаю об этом, он, кажется, немного расстроился, что ему так и не вынесли смертный приговор, но решил, что пока и так сойдет. – В голосе Арчера слышится насмешка: он, видимо, объясняет реакцию брата его общим мрачным настроем, но Мэриан-то знает, что смертный приговор Гаю светил вполне реально.

- Вот только де Феррер оставил пост, передав его неделю назад Брюеру, и мы с Гаем не были уверены, что предложение остается в силе.
- Вы с Гаем?
- Ну да, теперь Гай сам этого хочет, и просил меня спросить Брюера при встрече…

Значит, Гай строил такие планы, а Арчер с удовольствием ему помогал, не обмолвившись ей и словом.

- А ты отдаешь себе отчет, что Гай ужасно себя чувствует?! –зло перебивает его Мэриан. – Он же твой брат, а ты подвергаешь его опасности!

Хорошо бы Арчер решил, что ее резкий выпад продиктован всего лишь заботой сиделки, чьи усилия вот-вот пойдут прахом.

- А ты пыталась с ним спорить? – Бормочет Арчер в ответ.
- Да! И много раз.
- Ну и как? Помогло? – Арчер совершенно уверен, каким будет ответ.

Она смотрит в сторону. По правде говоря, много раз помогало – ей почти всегда удавалось переубедить Гая, когда ей это было нужно.
- Между прочим, да.

Ее деверь может быть и младше Мэриан на три года, но бурная жизнь отточила его наблюдательность – он прекрасно заметил, как она о чем-то задумалась прежде чем ответить на вопрос.

- Да что с вами обоими творится? Сначала он велит мне отправиться разыскивать тебя в лесу, едва я вернулся в Локсли, потом говорит, что уезжает в город, чтобы оставить тебя в покое, а теперь ты злишься на меня за то, что я его вовремя не остановил.

Мэриан чувствует, как краснеет. Она пытается смотреть Арчеру прямо в глаза, но ее обычная способность легко находить оправдания сейчас ей изменяет. Может и к лучшему. Раньше или позже он все равно докопался бы до правды.

- Как ты и сказал, это долгая история, Арчер!
- Ну и?.. –Видя, что Мэриан не торопится продолжать, понукает он.
- Видишь ли, мы с Робином были помолвлены – еще до того, как он ушел в крестовый поход. Когда он сказал, что уходит, я разорвала помолвку. И пока его не было, сюда явился Гай вместе с Вейзи и… в общем, он стал ухаживать за мной…

Она замолкает. Пока что все звучит так просто, так буднично, но Мэриан не знает, как много она готова рассказать о дальнейших событиях. Или точнее, как много ей удастся скрыть от Арчера.
- А ты?
- А я… Ну, мне это льстило. Но потом вернулся Робин, и все стало слишком сложно.
- Ты выбрала Робина.

Да, так, наверное, проще всего ответить, чтоб было коротко и по сути.
- Да.
- А теперь ты хочешь, чтобы Гай снова стал за тобой ухаживать, так?

Она не уверена, что выбрала бы именно эти слова… Точнее, она не уверена, что именно такие чувства она должна была бы испытывать, но Арчер гораздо ближе к правде, чем она готова признать.

- Не знаю. Видишь ли… Мы оба столько всего натворили… Гай мне тоже не раз причинял боль. Но я… я не знаю… - Она запинается, не зная, как объяснить. – Я не всегда была к нему справедлива. Я ведь тоже причиняла ему боль, хоть он часто этого и заслуживал.

- Ну, как по мне, так все влюбленные так себя ведут. –Вставляет Арчер и что еще хуже, в его голосе она не слышит насмешки.
- О Господи, да заткнись ты! – В отчаянии выпаливает она. – Просто…
- Все сложно.
- Ну да.
- Знаешь, если б я знал, я бы попытался уговорить его остаться.

А вот это неожиданный подарок. Она-то ожидала, что Арчер посмеется над ней, может быть даже осудит. Мэриан и в голову не приходило, что он может ей помочь. Однако прямо сейчас это ничего не меняет.
- Ты сам сказал, что спорить с Гаем бесполезно.
- Ну… - Цедит ее деверь, слегка усмехаясь. – Раньше или позже он вернется в Локсли и я с радостью попытаюсь что-то сделать. – Он подмигивает Мэриан. – Или запру его и выдам тебе на расправу, чтоб ты могла высказать все свои претензии.

Конечно, она может притвориться оскорбленной, но какой в этом смысл?
- Спасибо, Арчер.

[sciurus_vulgaris]

***

Раньше или позже – сказал Арчер. И в реальности это произошло позже. Миновала Пятидесятница, потом Троицын день, потом праздник Пресвятой Евхаристии, настал Иванов день, а Гисборна все не было видно. Точнее, он не появлялся в окрестностях Локсли, ведь насколько Мэриан известно, Арчер регулярно встречается с ним в Ноттингеме, куда ее деверь ездит каждую неделю. Он с Гаем стали завсегдатаями харчевни «Паломничество в Иерусалим» - ходят туда выпить местного эля. Чтобы задобрить Мэриан, Арчер притворяется, будто пеняет брату за то, что тот отказывается навестить его в Локсли. Мэриан догадывается, что на самом деле речь идет о том, чтобы Гай навестил ее. Ей бы хотелось, чтобы Арчер перестал увиливать и прямо пересказал ей, как именно Гай объясняет свое нежелание с ней встречаться. Но Арчер ей здесь не помощник – они же братья и все такое.

Она начинает чувствовать себя подавленно к тому времени, когда Арчер – за два дня до Ивана-Купала – наигранно-небрежным тоном сообщает, что шериф Брюер выразил пожелание увидеть ее.

- Чего он от меня хочет? – Мэриан действительно любопытно, ведь насколько она знает, у Брюера забот полон рот, он слишком занят продвижением по служебной лестнице, чтобы интересоваться местным дворянством, если только речь не идет о действительно богатых и влиятельных в политике лицах. Ни к тем, ни к другим Мэриан не относится.

- Скорее уж речь о том, что ты сама можешь от него получить.

Ей не нравится, когда Арчер уходит от прямого ответа. Его поведение неприятно напоминает ей о том, как она вела себя год или два назад. Теперь, когда от подобного обращения страдает сама Мэриан, она на своей шкуре чувствует, насколько это злит и повергает в отчаяние.

- Хватит напускать туману, Арчер! Объясни, в чем дело.
- Последний раз, когда я был в Ноттингеме, поджидая Гая, я столкнулся с Брюером. Так получилось, я сказал, что моя золовка… – ну, то есть ты, - зачем-то уточняет Арчер. – Моя золовка живет со мной, потому что ее собственный манор был уничтожен.

Слава Богу, ее деверь не знает, кто именно и при каких обстоятельствах уничтожил Найтон-холл, иначе он без конца бы подшучивал над ней, дескать вот как милые бранятся… Хуже того, он возможно стал бы дразнить этим и Гая.

- Ну и?
- Брюер проникся сочувствием.
- И как с этим связано его желание встретиться со мной?

Арчер, кажется, испытывает некоторую неловкость, но это длится всего лишь какое-то мгновение.

- Я подумал, что это ты, возможно, захочешь встретиться с ним, - уточняет он. – Теперь, когда он знает о твоем бедственном положении, ты можешь попросить его помочь собрать средства для постройки нового манора. Нет, пойми меня правильно: я тебя не гоню из Локсли, - поспешно уточняет он. – Но я знаю, как тебе хочется, чтобы у тебя снова был свой собственный дом.

Да, действительно, последнее время она часто без всякой задней мысли рисовала планы, как бы она отстроила Найтон-холл заново. Порой ей хотелось воссоздать в точности каждую комнату. В другой раз она придумывала что-то совершенно новое. В конце концов Мэриан остановилась на компромиссном решении – дом, который снаружи бы выглядел в точности как старый манор, сохранял бы все лучшее, что было в нем, - например, большую лестницу. Но все же внутренняя планировка больше бы отвечала ее вкусам: зал на первом этаже был бы просторнее, окон стало бы немного больше, пусть даже пришлось бы потратиться на дорогое стекло, а спальня хозяйки смотрела бы на восток, а не на запад. Новый манор был бы ее домом, а не домом ее отца, и ей было бы приятно просыпаться по утрам от солнечных лучей.

Эти размышления развлекали ее, но она приготовилась долго-долго ждать, прежде чем сможет воплотить в жизнь свои мечты. Положим, де Феррер дал ей отсрочку от уплаты налогов, - если конечно Брюер не пересмотрит решения своего предшественника. Все равно, в лучшем случае крестьяне заплатят ей оброк не раньше Успения, то есть в середине августа. Когда у нее наконец будет на руках достаточно средств, настанут холода и строительство придется отложить. Работы, скорее всего, начнутся не раньше следующей весны, так что пройдет никак не меньше года, прежде чем она сможет перебраться в Найтон-холл.

- Мне бы хотелось, конечно, но мне уже дали отсрочку от уплаты налогов. Не знаю, о чем еще я могу просить.
- Ты можешь попросить ссуду, – подсказывает Арчер.
- Ссуду? Из казны графства?
- Именно так.
- И ты и правда думаешь, что шериф мне ее даст?
- А почему нет?
- Во-первых, королю Ричарду снова нужны деньги на войну в Нормандии, –с недовольной гримасой замечает Мэриан. Великий Ричард Львиное Сердце стал еще одной жертвой её изменившихся взглядов на жизнь: при всех похвальных качествах, при всей его отваге, галантности, милосердии, великодушии, король все же не столько стремится править Англией, сколько хочет утвердить свою власть по ту сторону Ла-Манша. Англией он готов пожертвовать.

- Ты можешь предложить выплачивать высокие проценты за предоставленную ссуду. –Продолжает Арчер. – Тебе так даже будет выгоднее. Сейчас ты можешь купить хороший лес по низкой цене – расходы на сушку и транспортировку в это время года ниже. До сбора урожая еще далеко, и рабочие руки дешевы. А к тому времени, когда дело дойдет до найма плотников, чтобы перекрыть крышу и отделать помещения изнутри, стены уже будут стоять – осенью мастера смогут жить в доме, и работа пойдет быстрее.

Все это звучит очень заманчиво, но она по-прежнему сомневается.

- Что-то в этом есть…
- Конечно! Считать я умею, так что смогу помочь тебе подготовить предложение, которое ты представишь Брюеру, чтоб он видел, из каких средств ты собираешься вернуть заем. Кроме того, - добавляет Арчер с таким видом, как будто эта мысль только что пришла ему в голову. - Знаешь, это ведь еще и отличная возможность повидать старых знакомых в Ноттингеме…

Может быть, Арчеру эта идея взбрела на ум прямо сейчас, а может быть, ради этого он все и затеял. В любом случае, ей сейчас не хочется с ним спорить.

- Прекрасно. Я попробую, посмотрим, что получится.

[sciurus_vulgaris]

Примечание переводчика: Возможно, стоит пояснить, что в западном христианстве Троица и Пятидесятница - не одно и то же. Пятидесятница (сошествие Святого Духа на апостолов) празднуется на 50-й день после Пасхи, а Троица - это следующее воскресенье за Пятидесятницей, т.е. 57-й день после Пасхи. Праздник Тела и Крови Христовой или же, у греко-католиков праздник Пресвятой Евхаристии - четверг после Троицы.

[sciurus_vulgaris]

Глава 5

Ноттингем, Иванов день, 24 июня

Арчер предложил ей поехать вместе с ней, но она отказалась: ей не хотелось болтать всю дорогу, нужно было собраться с мыслями перед встречей с Брюером. Возможно, просьба о ссуде – всего лишь предлог, и она не уверена в исходе этого дела, но Брюер, кажется, собирается задержаться в Ноттингеме на какое-то время. Если отношения с ним не сложатся, то это потом это может ей выйти боком.

Еще на подъезде к Ноттингему Мэриан замечает новую каменную кладку, выделяющуюся своим светлым цветом в тех местах, где метательные снаряды осаждавших оставили зияющие бреши в городских укреплениях. Некоторые башни надстроили в высоту, что улучшило обзор для стражи. Появился новый барбакан – въезжающие в город больше не смогу сразу попасть в ворота: им придется обогнуть небольшую внутреннюю башню со множеством бойниц. Это очень действенный прием, чтобы остановить атакующих. Кто бы ни явился сюда в надежде на легкую добычу, решив, что Ноттингем остался после осады беззащитным, он скоро осознает свою ошибку.

Однако изнутри городские стены все еще напоминают строительную площадку. Развалины на месте разрушенных зданий начинают потихоньку разбирать, но пока их еще не вывезли, а просто сгребли в сторону, чтобы освободить проезд по улицам. Из руин начинают подниматься новые здания –там, где у старых или новых хозяев есть деньги, конечно. Место, где раньше был замок, уже расчищено: старые, потемневшие от времени валуны сдвинуты в кучу, а рядом с ними возвышается груда новых каменных плит. Фундамент нового крепостного сооружения уже обозначился, хотя в высоту он пока достигает всего лишь несколько футов.

Очевидно, что в новом замке жить еще невозможно, тем более – шерифу и его семье. Следуя подсказке Арчера, Мэриан просит указать ей дом Томаса Клива. Клив, местный торговец вином, часто бывает в разъездах, а его семья по понятным причинам предпочитает жить за городом, на природе. Предприимчивый купец решил приумножить доход, сдав свою городскую резиденцию шерифу, которому нужно было где-то поселиться. Само собой получилось, что в то же самое время Клив получил монополию на поставку вина к шерифову столу.

Дом винного торговца громоздок и нелеп, но как только слуга открывает дверь и Мэриан переступает через порог, она видит просторные, хотя и несколько претенциозно обставленные покои. Зал украшен яркими парчовыми шпалерами, массивный камин у задней стены затмевает собою все вокруг, пол покрыт медвежьими шкурами, а с резного, раскрашенного в яркие цвета потолка свисает бронзовый канделябр.

– Прошу вас обождать здесь, миледи. – Слуга отвешивает поклон и жестом указывает ей на массивное дубовое кресло. – Я передам шерифу, что вы желаете встретиться с ним.

Она не назвала ему свое имя. Вообще-то большинство жителей Ноттингема знают ее гораздо лучше, чем Брюера.
Мэриан думает, что помпезное убранство досталось шерифу вместе с домом и отражает вкусы Клива, но появление Брюера заставляет ее усомниться – настолько новый шериф хорошо вписывается в окружающий интерьер. Коренастый мужчина средних лет, он одет богато, хотя, может быть, слишком ярко для своего возраста – на нем длинная расшитая золотом котта бордового цвета с соболиной обтачкой. Глубоко посаженные проницательные светло-зеленые глаза какой-то миг изучают ее, прежде чем шериф обращается к ней:
– Вы – леди Мэриан Найтон.

Она встает и делает реверанс.
– Да, это я, милорд.

– Рад видеть вас, миледи. Добро пожаловать в Ноттингем! – отвечает Брюер, слегка кланяясь. – Я много наслышан о вас.
Хорошо бы, чтобы те люди, от которых шериф уже что-то узнал о ней, не были ее недругами.

– А я много слышала о вас, милорд. Мой отец очень хорошо отзывался о вас, когда сам был здесь шерифом.

В лучшем случае, Мэриан преувеличивает. Сэр Эдвард, если и вспоминал о Брюере, то лишь удивлялся амбициям последнего: стремлению добиться новых и новых должностей, стать одним из баронов казначейства, приобрести все больше земли. Однако немного лести не может повредить, кроме того она таким образом ненавязчиво напоминает собеседнику, что сама близко знакома с обязанностями шерифа.

– Ах, да, конечно, сэр Эдвард… – Мэриан не может понять, плохие или хорошие воспоминания пробуждает у Брюера это имя. Как и самая первая реплика Брюера, эти слова говорят только о том, что он знает, кто она такая, но установить, какого он мнения о ней и об ее отце, по ним невозможно. – Мои соболезнования по случаю его кончины.

– Спасибо, милорд.
По крайней мере он способен на обыкновенную учтивость, в отличие от его предшественника в должности.

– И конечно, по случаю столь несвоевременного ухода из жизни вашего супруга.

– Благодарю вас. – Она низко склоняет голову, добиваясь, чтобы он заметил ее скорбь. Она здесь для того, чтобы просить об одолжении, и сейчас не время демонстрировать независимость и стойкость. Может быть, нужно было бы даже еще больше подчеркнуть ее горькую вдовью долю. Во всяком случае, Мэриан постаралась соблюсти баланс в своем облике – одновременно указав на положение вдовы и продемонстрировав свое знатное происхождение: на ней темно-синего цвета платье и дорогой, расшитый серебром пояс, а волосы под вуалью покрыты такой же серебряной сеткой. – Не проходит и дня, когда бы я не оплакивала его.

– Да-да, конечно. Не знаю, как бы я перенес, если что-нибудь дурное случилось бы с моей любимой Беатрис…

Однажды Мэриан довелось подслушать, как отец пересказывал кому-то сплетни о Брюере. Леди Беатрис де Валль, прежде чем стать супругой Брюера, будто бы состояла в связи с графом Корнуоллом Реджинальдом де Дюстанвилль, от которого прижила внебрачного сына. И тем не менее Брюер женился на ней, и она родила ему нескольких детей. Что подвигло Брюера на этот брак – красота ли дамы, ее богатство или связи, – Мэриан так и не узнала, но эта история поразила ее тем, что в этом вполне заурядном во всех отношениях человеке проступили какие-то человеческие черты. А сейчас воспоминания об этой истории могут помочь ей еще немного польстить ему.

– Я слышала, ваша супруга известна своей красотой. – Хочется думать, что Беатрис по крайней мере не полная уродина и Брюер не сочтет этот комплимент издевательством.

Кажется, ей везет, раз невозмутимые черты Брюера смягчаются в улыбке:
– Можно и так сказать. – Он смотрит на Мэриан. – Вы сами сможете судить об этом, миледи, если окажете нам честь и отобедаете с нами. Сейчас как раз время обеда.

Мэриан непроизвольно отвечает улыбкой. Приглашение Брюера дает ей возможность пообщаться с ним в неофициальной обстановке, наладить отношения и, если ей повезет, она познакомится поближе с его женой. Конечно, на обратном пути ей придется спешить, чтобы вернуться в Локсли до полуночи: вряд ли в доме Клива есть свободная спальня, коль скоро все семейство шерифа нынче обретается здесь. Но это не страшно: летний день долог. Может быть, она даже не станет заводить разговор о займе за обедом, а подождет, пока разум Брюера слегка не затуманится от еды и вина.

– Почту за честь. Благодарю вас, милорд.
– К нам обычно присоединяется мой заместитель, если он уже вернулся, – добавляет Брюер. – По-моему, вы знакомы с лордом Гисборном.

Мэриан старается не выдать своих чувств. Представляется отличная возможность увидеть Гая и при этом не нужно разыскивать его по всем замковым подземельям. Это, конечно, очень хорошо, но она боится того смятения, какое ее неожиданное появление может вызвать у Гая, тем более что их встреча произойдет на глазах нового шерифа и его жены.

Она осторожно улыбается Брюеру.
– Да, мы знакомы. Он был здесь при прежнем шерифе… – Возможно, эти слова – не самая хорошая рекомендация. – Насколько я понимаю, в тех обстоятельствах у него не было особого выбора. Мы много времени проводили вместе.

Заметив обращенный на нее взгляд Брюера, Мэриан с некоторым опозданием соображает, что может быть уже сказала слишком много.

– Он часто считал своим долгом позаботиться о моей безопасности, – добавляет она, надеясь таким образом объяснить уже сказанное. – И он с большим рвением относился к своим обязанностям…

Его рвение часто противоречило ее собственным интересам, но сейчас это уже не важно.

– Да-да, я наслышан. – Соглашается Брюер. – Я тоже заметил, какой он ответственный. Его познания очень пригодились нам при воссоздании оборонительных укреплений.

Мэриан догадывается, что Брюер вполне оценил еще одно качество Гая: в отличие от своего нового начальника Гай не амбициозен, его единственная цель сейчас – не оказаться на эшафоте. Или точнее, – с горечью думает Мэриан, – он хочет там оказаться на своих собственных условиях.

[sciurus_vulgaris]

– А, вот и он!

Взгляд Мэриан, следуя взмаху руки Брюера, устремляется в распахнутое окно. Помяни чертушку… Брюер, возможно, заметил, как расширившись ее глаза, но с этим уже ничего не поделать.

Первое, что ей приходит в голову при виде Гая, – насколько лучше он выглядит сейчас, чем при их последней встрече. За месяц, прошедший с его отъезда из Локсли, Гай обрел свою привычную ловкость и уверенность в седле. Спина прямая, голова поднята высоко, смертельная бледность сменилась значительно более здоровым цветом лица – видимо, он не только поправился, но и много времени проводил на открытом воздухе. Одет он с гораздо большим изяществом, нежели раньше – во всяком случае, до их злосчастной поездки в Акру. Дорогой кожаный дублет идеально подчеркивает его широкие плечи и точеную, атлетическую фигуру. Но все же, не без грусти отмечает она, он все еще неуклюже спускается с седла, и преодоление полдюжины ступенек крыльца занимает у него какое-то время. Мэриан слишком хорошо знает, как ноет и затрудняет движения плохо зажившая рана. Никто иной как Гисборн и нанес ей эту рану, а теперь страдает от такого же увечья. Что с того? – Мысль об этом не приносит ей никакого удовлетворения.

В доме значительно сумрачнее, чем на ярком солнечном свете, и потому Гай не сразу замечает ее и Брюера, сидящих в зале. Разглядев ее наконец, он едва не врезается в колонну, и Мэриан не знает, льстит ли это ей или, наоборот, расстраивает ее.

– Сэр Гай… – Опережая Брюера, она встает, чтобы поприветствовать Гая. Ругая себя мысленно за такое нарушение этикета, Мэриан рада тому, что ей хотя бы отвечают вежливой улыбкой – осторожной, но все же искренней улыбкой. А потом он склоняется, чтобы поцеловать ее руку.

– Для меня всегда большая честь видеть вас, миледи.

– Леди Мэриан присоединится к нашей трапезе, Гисборн. – Поясняет Брюер своему заместителю и звонит в колокольчик, чтобы отдать прислуге распоряжение накрывать на стол. В это время Мэриан замечает брошенный на нее украдкой любопытный взгляд Гая.

– Ну а пока мы ждем, леди Мэриан, – продолжает Брюер, оборачиваясь к ней, – не могли бы вы рассказать, чем я могу вам помочь?

Итак, шериф догадался, что она здесь не просто ради обмена любезностями или ради того, чтобы увидеть Гисборна, хотя последнее и не так уж далеко от правды. Беда в том, что вряд ли в присутствии Гая уместно говорить о том, зачем она здесь. Хуже этого только обсуждать их путешествие в Святую землю. Но попросить отложить этот разговор нельзя: это только вызовет подозрения обоих мужчин.

– Вообще-то мне подумалось… Может быть, я могу осмелиться и попросить Вашу светлость оказать мне небольшую помощь… – Видя, как Брюер изображает вежливый интерес, Мэриан продолжает. – Мой манор, точнее – манор моего отца, был разрушен в начале прошлого года…

Краем глаза она видит, как лицо Гая каменеет, но она заставляет себя продолжать. – В настоящее время я…

Гай вклинивается в разговор прежде, чем она успевает закончить:

– Милорд, это была моя…

Его лицо при этом – смесь ужаса и боли. Нет никаких сомнений в том, что он сейчас скажет, и Мэриан перебивает его:
– Лорд Гисборн хочет сказать, что вина за этот прискорбный инцидент лежит всецело на его начальнике, шерифе Вейзи.

Если Брюер и удивился ее вмешательству, то еще больше изумлен Гай – он выглядит совершенно ошеломленным.

– Я здесь не для того, чтобы требовать возмездия за прошлое. Я всего лишь нижайше прошу: нельзя ли мне получить ссуду из казны графства, которую бы я, вместе с процентами, выплатила в течение этого года?

Видя, что Брюер не выражает неудовольствия, она поясняет:
– Я получаю оброчные платежи с поместья Найтон, которое я унаследовала от моего отца. Их достаточно, чтобы покрыть расходы на строительство манора. Единственная проблема – платежи в основном поступают после сбора урожая, а если я затяну с началом строительства, то не успею закончить до зимы. Если бы вы могли ссудить мне пятьсот марок…

Прекрасно, шериф не подпрыгивает от возмущения, услышав сумму. Это дает ей решимость продолжить:

– Я бы вернула эту ссуду с процентами к Рождеству. Если вы соблаговолите взглянуть на мои предложения, как именно я собираюсь выплачивать кредит… – Она лезет в карман плаща и достает документ, который они с Арчером подготовили накануне. – Ваша светлость поймет, что это вполне надежное предложение.

Несколько мгновений Брюер молча размышляет и Мэриан спрашивает себя, не ошиблась ли, приняв его молчание за согласие. Может быть, оно всего лишь означало, что он внимательно ее слушает. Но вот наконец он отвечает ей, и от его слов по телу волной разливается облегчение.

– Это разумная мысль, леди Мэриан. Конечно, я должен изучить ваше предложение в деталях, но на первый взгляд я не вижу причин, почему это невозможно осуществить. Предлагаю, чтобы мы обсудили это в подробностях после обеда, – заканчивает Брюер, видя, как слуга просунул голову в щель между дверью и косяком, давая знать, что стол накрыт.

– Пройдемте? – Брюер поворачивается спиной, чтобы первым пройти в обеденный зал.

Пока Гай не устремился за ним, Мэриан хватает его за рукав дублета, заставляя немного задержаться.

– О чем ты думал?! – Возбужденно шепчет она, как только Брюер удалился на некоторое расстояние. Видя замешательство собеседника, она продолжает:

– Я знаю, ты собирался сказать, что пожар в Найтоне случился по твоей вине. Ну почему ты сам напрашиваешься на то, чтобы тебя покарали за прошлое? Ведь если Брюер узнает, что ты имеешь к этому какое-то отношение, он заставит тебя оплатить строительство.

– Я в любом случае должен это сделать, потому что именно я и виноват в случившемся. – Гай все еще никак не опомнится, но по крайней мере у него хватает ума не орать.

– Но у тебя теперь же нет денег, чтобы покрыть мои расходы!

Он качает головой, отчего его лицо на какой-то миг скрывает волна густых иссиня-черных волос. – Я что-нибудь придумаю. Вам не следует волноваться…

– Лучше взять ссуду из тех денег, что собраны шерифом на новую войну, которую ведет король Ричард, чем ты будешь голодать! – отрезает она.

– Я не голодаю. – Кажется, их разговор начинает его забавлять.

– Тебе придется, если… – она обрывает фразу, громко фыркая от возмущения. – В любом случае, я здесь не для того, чтобы тебя в чем-то обвинить. Я просто подумала, что может быть, мне повезет и я получу этот заем. К тому же, пришло время познакомиться с Брюером и…

Она останавливается, внезапно чувствуя смущение, и слегка улыбается Гаю:
– И я хотела тебя повидать!

На мгновение он улыбается ей. Не своей обычной ухмылкой, не вежливой, осторожной улыбкой, которую он подарил ей раньше, но открыто и радостно. Увы, эта улыбка пропадает слишком быстро!

– Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой. – Он говорит об этом просто, как о свершившемся факте. В голосе Гая нет и тени враждебности, он всего лишь озвучивает то, что – как ему кажется – они оба знают и так.

И хуже всего то, что в этот раз она совершенно не притворялась! C изменившимся лицом, она вцепляется ему в руку, прежде чем заговорить:

– Но это правда, Гай! – Мэриан заглядывает ему в глаза. Ей больно от той неуверенности, которую она там видит. – Я больше не собираюсь тебе лгать! С этим покончено!

Он смотрит на нее, и она не отводит глаз. Ей кажется, она видит в его взгляде слабый проблеск надежды и удивления.

– А-а-а, вот вы где! – Стоя на пороге зала, Брюер окидывает их несколько удивленным взглядом. Он, может быть, и не понимает деталей, но явно угадал общий смысл развернувшейся перед ним сцены. – А я подумал, что вы заблудились. Нас ждет леди Беатрис.

– Приносим извинения, милорд, за то, что заставили вас и ее светлость ждать. – Поспешно отвечает Мэриан, хотя в этот момент обед, шериф Брюер и леди Беатрис совершенно ее не занимают.

[sciurus_vulgaris]

Любезные читатели! Мне написал автор, указавший, что я при переводе последней, 5-й главы, умудрилась потерять первый абзац. Mea culpa! Mea gravissima culpa!

Выкладываю ниже абзац, с которого глава должна была бы начинаться, сначала в моем переводе, а потом в авторском (translated by Cheers). Выбирайте, какой вам больше нравится

Ей никогда не нравился Ноттингем с его толпами людей, покрытыми копотью стенами, узкими, вечно темными, утопающими в грязи улицами, неизбывным запахом гнили. В детстве, когда ее семья переехала сюда, она в основном проводила дни в замке, ставшем для нее любимым местом игр. Когда отец ушел в отставку, она была рада оказаться в Найтоне, таком спокойном после городской суеты. Мэриан много ездила верхом, изучая перелески на подступах к Шервуду и знакомясь с крестьянами окрестных деревень. Но при всей ее застарелой неприязни к Ноттингему, она рада увидеть, как город постепенно оправляется от разрушений, причиненных осадой.

Версия Cheers:

Ноттингем ей никогда не нравился. Тесный и покрытый копотью, с узкими, мрачными улочками, утопающими в грязи и пропитанными вонью. Ребенком, когда их семья переехала в Ноттингем, она редко покидала замок, ставший местом ее детских игр. После того, как отец подал в отставку, она рада была обосноваться в Найтоне, среди безмятежно красивой природы, и стала заядлой наездницей, обследуя лесные опушки и заводя дружбу с жителями окрестных деревень. Но при всей ее давнишней нелюбви к Ноттингему, приятно было увидеть, что город возрождается после разрушительной осады.

Cheers следит за моим переводом на Фикбуке, так что ей можно написать туда.
ФИКРАЙТЕРЫ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!

[TerraVita]

Прекрасный рассказ, очень добрый и при этом отлично и правдиво описывающий все чувства Мэриан и поведение Гая. Очень приятно читать, Белочка, спасибо огромное Вам за перевод, а автору за рассказ. Надеюсь, это не конец, и мы будем свидетелями греющей душу развязки этой драмы.

[sciurus_vulgaris]

TerraVita, Развязка будет греть душу, обещаю!

[sciurus_vulgaris]

Но пока придется потерпеть! Автор и переводчик допускают, что следующая глава может некоторым читателям показаться слишком скучной

Глава 6

Локсли, день святого Бенедикта, 11 июля

– Что там? То же, что и у меня?
Мэриан просматривает адресованное ей письмо, потом заглядывает в такое же в руке Арчера. Не так давно в Локсли прибыл гонец от шерифа Брюера, вручив им два свитка – для лорда Локсли и леди Найтон, вдовствующей графини Хантингтон, соответственно. Что было в них – Мэриан и ее деверь не могли даже предположить. Ведь Брюер уже согласился дать ей ссуду, и она успела уже потратить большую часть денег на покупку строительных материалов. Арчер очень даже пригодился – у него замечательно получалось торговаться. Что же теперь нужно от них этому Брюеру?.. Только прочитав короткое послание, Мэриан понимает, что сам Брюер ничего от них не хочет, а собственно, просто служит передаточным звеном, выступая от имени вышестоящих властей.

Она перечитывает письмо вслух, желая таким образом сравнить свой текст с тем, что получил Арчер, хотя в общем-то уже ясно, что они почти дословно совпадают.

Настоящим мы просим Вас присутствовать на высокочтимом собрании Совета знати, который состоится в городе Йорке в день Вознесения Пресвятой Девы Марии. Извещаем Вас, что по окончании собрания последует торжественный обед, а на следующий день состоятся рыцарский турнир и состязания стрелков. Победители получат щедрые награды.
Милостью Божией Архиепископ Кентерберийский и Волею Его Величества Короля Ричарда Английского, герцога Аквитанского Верховный Судья Англии Хьюберт Уолтер

– У тебя то же самое? – допытывается Мэриан у Арчера.
Тот кивает:
– Угу. Точно то же самое. – Он кидает на нее быстрый взгляд поверх края пергамента. – Что будем делать?

Какое-то мгновение она пребывает в замешательстве.
– Как что? Мы туда поедем, разве нет?
– Ну, не знаю… А что, ты действительно по какой-то причине хочешь там появиться?

– А у тебя есть причина туда не ездить? – слегка огрызается Мэриан, но потом, видя, что Арчер не торопится отвечать, она продолжает:
– Кроме того, нам обещают множество всяких развлечений… – Мэриан уже не в глубоком трауре, а жизнь в деревне, при всех красотах сельских пейзажей, иногда бывает такой унылой...
– Ну, Уолтеру нужно как-то завлечь знать на эту встречу, – бормочет Арчер. Удивительно, но на этот раз при известии о предстоящих празднествах он почему-то не испытывает энтузиазма.

– Тем, кто примет участие в соревнованиях, посулили щедрое вознаграждение! – добавляет она, взывая к его себялюбию.
– Щедрость – понятие относительное. – Возражает Арчер. – Они могут назначить награду в всего в пять марок и считать, что страшно расщедрились!
– Обычно на рыцарских турнирах награды бывают весьма значительными. – Продолжает убеждать Мэриан. Правда, она сама никогда на них не бывала, ведь почти сорок лет турниры в Англии были запрещены. Их разрешили проводить лишь два года назад. Но Мэриан слышала рассказы о том, как они проходят на континенте: рискуя жизнью на потеху толпы, победившие рыцари получают очень приличное вознаграждение. В конце концов, для зрителей это развлечение не бесплатно: простолюдины, в отличие от почетных гостей, платят небольшую сумму за возможность поглазеть на зрелище.

Арчера ее доводы не убеждают.
– Я не очень-то умею сражаться на турнире. – Признается ее деверь. – Лучше… – он не договаривает фразу. – В любом случае, если я и поеду, то лишь ради состязания лучников.
– Которое ты, конечно, выиграешь, – подсказывает она. Мэриан видела, как Арчер тренируется в стрельбе по очень сложным мишеням: стреляет он с потрясающе, в этом ее деверь мог бы дать фору Робину. – Так что ты там сказал? «Лучше» что?
Он качает головой:
– Ничего.
– Тогда мы договорились? Мы едем в Йорк?
Арчер глубоко вздыхает.
– Ладно… Если ты поедешь, я тоже поеду.

– Ты просто ангел с крылышками! – Она улыбается ему, не обращая внимания на гримасу, которую лорд Локсли состроил в ответ. – И Арчер, будь лапочкой! В следующий раз, когда окажешься в Ноттингеме, зайди к белошвейке Эдит и попроси ее зайти ко мне. Мне понадобится новое платье.

[sciurus_vulgaris]

***

– Что ты думаешь?
Этими словами Мэриан встречает Арчера, постучавшего в ее покои, чтобы сопровождать ее на Совет знати. Наступило Вознесенье, они уже в Йорке. Хотя Арчер по-прежнему испытывает какое-то странное смущение и ведет себя уклончиво, Мэриан определенно наслаждается жизнью.

Пребывание здесь значительно изменило ее мнение о городах в лучшую сторону. Йорк намного больше Ноттингема, но он также и заметно богаче – он стоит на перекрестке торговых путей, и потому он и выглядит гораздо представительнее. Улицы здесь шире, и хотя дома здесь не ниже, чем в Ноттингеме, солнце все же освещает их стены. Грязь не застаивается, а стекает в сточные канавы, которые, похоже, регулярно прочищают. В отличие от наводящего тоску Ноттингема, в Йорке царят оживление и оптимизм, а его жители явно заняты делом. Конечно, может статься, что впечатления Мэриан от Ноттингема продиктованы тем мрачным периодом в истории города, когда им управлял Вейзи. Йорк избежал подобной напасти, и если дело только в этом, то Мэриан всей душой надеется на благоразумие Брюера и тех, кто придет ему на смену. В душе она остается сельской жительницей, но раз уж она оказалась в городе, то следует признать – проводить время в Йорке не так уж плохо!

Впрочем, пока что они еще не выбирались в город: заседание Совета знати проходит в замке, здесь же потом будет пир и здесь же они ночуют. Покои им гостеприимно предоставили местный шериф сэр Гарольд Бардульф и его супруга леди Гвинет. Арчер туманно намекнул, что знает кое-кого в окружении шерифа. Именно этим, вероятно, и объясняется необыкновенно радушный прием, оказанный Мэриан и ее деверю. Каждому из них предоставили отдельные покои на все время пребывания в Йорке, что можно считать настоящей роскошью. На Совет знати приглашено дворянство шести северных графств – не только Йоркшира и Ноттингемшира, но также Дербишира, Линкольншира, Лестершира и Ланкашира. Соответственно, ожидается прибытие не меньше, чем сотни лордов и знатных дам с сопровождающими лицами, так что общее число гостей переваливает за двести человек! Неудивительно, что в сложившихся обстоятельствах почти все холостые дворяне, незамужние девицы, вдовцы и вдовы вынуждены делить помещения друг с другом. Некоторым даже приходится спать по нескольку человек в одной постели!

– Ну? – Мэриан тормошит Арчера, поскольку тот так и не ответил на ее вопрос.
– Что «ну»? – Он внимательно окидывает ее взглядом. Кажется, в его глазах читается одобрение, но ей бы хотелось, чтобы лорд Локсли более определенно высказался по поводу ее внешнего вида.

Все пять недель, как они получили приглашение на Совет, Мэриан все время была занята: нужно было дать распоряжения плотникам на стройке, а потом проследить за ходом работ. Зато стены нового манора уже стоят, а крышу уже начали перекрывать. Потом нужно будет еще настелить полы, вставить оконные рамы, отделать помещения. Ни времени, ни денег как следует подготовиться к поездке в Йорк уже не оставалось – она успела только пошить новое платье для празднества. На ее вкус, оно вполне соответствует своему предназначению: бархатное блио цвета морской волны, облегающий тело корсаж изящно расшит золотой нитью, золотом также расшиты края рукавов и горловина. Однако сейчас, когда она наконец надела это элегантное платье, ей хочется услышать слова одобрения.

– Ну, как я выгляжу?
Арчер коварно улыбается:
– Выйдешь за меня замуж?
– Нет! – отрезает она, не успев осознать, что он, конечно же, шутит. – К тому же, тебе всего двадцать один год.
– Почти двадцать два, – поправляет он.
– Все равно ты на три года меня младше. И я недавно овдовела, – добавляет Мэриан, хотя сегодняшний наряд ничем не выдает ее вдовства: темная вуаль поверх замысловатой прически – вот единственный знак ее положения.

К тому же, глаз я положила не на тебя, и ты это знаешь.

Да-да, она прекрасно понимает, что не нужно бы ей предаваться подобным мыслям, но Мэриан устала гнать их прочь. Положим, – размышляет она, – даже не известно, будет ли вообще присутствовать на собрании предмет ее терзаний. Каждый раз, когда она пыталась разузнать у Арчера, намеревается ли его брат быть на Совете, лорд Локсли явно уклонялся от ответа. Если у Гая сохранились остатки здравого смысла, – рассуждает Мэриан, – ему бы не следовало приезжать в Йорк. Пусть он лучше занимается своими прямыми обязанностями, восстанавливает замок, не подвергая себя ненужному риску: не дай Бог, случайно станут известны прошлые связи Гисборна с заговорщиками, помышлявшими убить короля Ричарда. Беда в том, что имея дело с Гаем, полагаться на здравый смысл невозможно!

– В любом случае, – усмехается она, глядя на Арчера, – раз ты одобряешь мой наряд, то я готова, как только ты будешь готов.

[sciurus_vulgaris]

***

Нужно было проводить заседание на свежем воздухе!

Конечно, под жарким августовским солнцем им тоже пришлось бы несладко, но по крайней мере тогда хоть было бы можно нормально дышать, было бы светло и не пришлось бы зажигать столько подсвечников. Все их хватает только чтобы хорошо осветить возвышение в центре зала и первые несколько рядов сидящих, в то время как остальное пространство утопает во мраке, а в воздух наполнен тяжелым запахом тающего воска. Среди собравшихся не более двадцати знатных дам, почти все они вдовы и по возрасту намного старше Мэриан. Поэтому вполне понятно, что Мэриан галантно усадили в первый ряд – мужчинам хочется полюбоваться хорошеньким личиком. Но это значит, что сидеть ей приходится вдали от окон, расположенных на задней стене зала. Она пыталась уговорить Арчера сесть с ней рядом, но ее деверь предпочел остаться в задних рядах – то ли потому, что там воздух свежее, то ли по каким-то другим причинам.

По крайней мере Мэриан в буквальном смысле находится на переднем крае происходящего.

Перед ними в центре возвышения восседают четверо – трое мужчин и одна дама. По бокам от них сидят несколько секретарей. Леди Гвинет на вид больше сорока, но она явно приложила все усилия, чтобы хорошо выглядеть. Вырядилась она, во всяком случае, как юная дева: голову венчает затейливая прическа, полускрытая чем-то вроде короткой вуали – супруга здешнего шерифа и не подумала надеть сетку для волос! Яркое платье земляничного цвета, низкий, почти ничего не оставляющий воображению вырез горловины, манеры записной кокетки – все это леди Гвинет. Сидя рядом с мужем, она обворожительно улыбается ему всякий раз, когда он на нее смотрит, но как только он отводит взгляд, ее внимание полностью переключается на сидящих перед ней лордов. В какой-то момент супруга шерифа явно замечает среди собравшихся кого-то. Этот человек должен быть по крайней мере ее хорошим знакомым: она вся расплывается в улыбке, глаза ярко сияют. Украдкой леди машет ему рукой в знак приветствия. К сожалению, Мэриан не может обернуться, чтобы посмотреть, кому адресованы все эти знаки внимания.
Впрочем, наблюдать за тремя сидящими рядом с леди Гвинет на возвышении мужчинами не менее, а может быть даже более интересно – конечно, для человека проницательного. Мэриан много раз бывала на советах знати – сначала сидя рядом со своим отцом, а позднее ее вынуждал присутствовать Вейзи. Поэтому она хорошо научилась разбираться в политических играх, которыми на самом деле заполнены эти унылые на взгляд непосвященного мероприятия.

Первое, что можно сказать: трое сидящих удивительно непохожи. Мужчина в самом центре моложе и импозантнее остальных. Сразу видно, что именно он здесь главный, и это понятно не только потому, что он занимает самое почетное место. На вид Хьюберту Уолтеру лет тридцать пять – он должен быть ровесником Гая или немного моложе. Если бы волосы Уолтера были немного темнее, то его и Гая можно было бы принять за братьев или по крайней мере кузенов. У них обоих одинаковые резкие черты лица и похожие глаза – то ли серые, то ли голубые, внимательные и светящиеся умом. Уолтер носит очень высокий сан в церковной иерархии – сан архиепископа Кентерберийского. Кроме того, он же – верховный судья Англии, именно в этом качестве он созвал сегодняшний совет. При всем при том он очень скромно одет – гораздо скромнее, чем это приличествует его положению. Только пурпурный цвет облачения выдает в нем архиепископа. По своему призванию Хьюберт Уолтер скорее государственный деятель, нежели лицо духовное. К его советам прислушивается король, особенно после возвращения из крестового похода, а сейчас, после того как Ричард в мае отбыл в Нормандию, Уолтер стал фактическим правителем Англии. Наведение порядка в королевстве после смуты он начал с укрепления судебной системы, постаравшись сделать ее более коллегиальной, менее подверженной влиянию отдельных лиц. Вскоре после назначения Уолтера верховным судьей нижестоящие суды королевства получили предписание избрать в каждом графстве четырех новых должностных лиц – коронеров. Они должны принимать жалобы и прошения на королевское имя, в то время как ранее этим занимались шерифы. Хьюберт Уолтер также распорядился, чтобы в каждом суде графства была создана особая комиссия, состоящая из четырех рыцарей, – именно они теперь должны были выбирать присяжных. Все эти меры в совокупности были направлены на то, чтобы ослабить влияние шерифов в королевской администрации. Стремление Уолтера к созданию выборных, а не назначаемых должностей показало также, что архиепископ Кентерберийский предпочитает опираться на лиц, всем известных своими достоинствами.

Хьюберт Уолтер начал карьеру на службе короля Генриха – отца короля Ричарда. При Генрихе он не раз вел переговоры, занимал судейские посты, был королевским секретарем. Поговаривали, что уже в очень молодом возрасте – ему было тогда немногим больше двадцати – Уолтер был тем человеком, кому по-настоящему принадлежала власть в стране, ведь его дядя, Ранульф де Гланвиль, занимавший пост верховного судьи Англии при короле Генрихе, часто обращался к племяннику за советом. Уолтер близко сошелся с королем Ричардом во время крестового похода, в котором они оба принимали участие. Вместе с ними был и Гланвиль, но он скончался под стенами Акры. В ходе осады Акры Уолтер отличился, в том числе, и как главный переговорщик со стороны короля Ричарда при заключении мира с Саладином. Крестоносцы очень высоко ценили Хьюберта Уолтера. После заключения мира, он одним из первых оказался в Иерусалиме вместе с паломниками. Пока крестоносцы находились в городе, Саладин принимал Уолтера в своей резиденции, и англичанину удалось добиться согласия мусульманского правителя на то, чтобы небольшое число христианских священников осталось в Иерусалиме и могло отправлять там церковную службу.

Два года назад Ричард покинул Палестину и Уолтер возглавил английское войско на обратном пути на родину. Добравшись до Сицилии, он узнал о пленении короля, после чего поспешил в германские пределы. Вместе с Уильямом из Сент-Мер-Эглиз он был одним из первых подданных Ричарда, кто смог разыскать, где именно заточен король. В апреле Уолтер вернулся в Англию и принялся собирать требуемый выкуп за освобождение монарха. Тем временем, Ричард обратился к своей матери, королеве Алиеноре, с просьбой поддержать кандидатуру Уолтера на выборах архиепископа Кентерберийского. В конце мая Уолтера избрали, а в начале ноября он был торжественно посвящен в сан. К Рождеству он стал верховным судьей Англии – и таким образом, за отсутствием самого короля, он оказался самым высоким духовным и светским лицом в стране.

Став верховным судьей, он начал с того, что в феврале, незадолго до возвращения Ричарда, возбудил судебный процесс против принца Джона. В том же месяце Ричард наконец был освобожден из заточения в одном из германских замков, но весть об этом еще не достигла Англии. Принц Джон, обретавшийся в это время во Франции, послал духовное лицо, некоего Адама из Сент-Эдмунда, с тайным приказом к командующим всеми замками, которые в это время были в руках сторонников принца, – удерживать эти замки против королевских войск. Однако случилось так, что Адама пригласили отобедать у архиепископа Кентерберийского. Во время обеда клирик опрометчиво разговорился и проболтался о данном ему поручении. Хьюберт Уолтер сильно обеспокоился, но скрыл свои чувства от собеседника, позволив Адаму из Сент-Эдмунда отправиться дальше выполнять возложенную на него миссию. Несколькими днями позднее мэр Лондона арестовал Адама, причем все найденные при нем бумаги попали в руки Уолтера. Уже на следующий день архиепископ Кентерберийский предъявил их епископам, графам и баронам, заседавшим в королевском совете. Совет согласился с предложением лишить принца Джона всех его замков и земельных владений. Джон отказался подчиниться приказу и тогда, по наущению Уолтера, его отлучили от церкви. Чтобы подавить мятеж, Уолтер лично осадил замок Мальборо, в то время как брат архиепископа Теобальд был послан в Ланкастер, чтобы взять под контроль это графство, за что и получил там пост шерифа. В мае Джон пошел на мировую с Ричардом. Король простил своего брата, хотя и не вернул ему тогда конфискованных земельных владений.

Почти все это время на стороне короля Ричарда выступал бывший шериф Йоркшира Гарольд Бардульф – супруг вечно флиртующей леди Гвинет. В силу этого Уолтер стал рассматривать Бардульфа как своего союзника. Между ними даже возникли дружеские отношения, несмотря на значительную разницу в возрасте. Сидящий перед Мэриан на возвышении невысокий, плотный, с коротко стриженной седой головой Бардульф выглядит никак не моложе семидесяти лет. Подобно Уолтеру, он когда-то служил королю Генриху, сначала в качестве управляющего королевским двором, затем королевским судьей, а потом шерифом. Он был одним из тех пяти шерифов, что сохранили свой пост при восшествии Ричарда на престол – в их число входили также дядя Уолтера Ранульф де Гланвиль и Уильям Брюер. Вместе с Уолтером и Гланвилем Бардульф тоже отправился в крестовый поход, но в отличие от Уолтера и его дяди Бардульф вернулся с полпути, когда крестоносные отряды только добрались до Сицилии. Возможно, это было очень мудрое решение – Гланвиль ведь так и не вернулся из похода.

Пока Ричард находился в плену, он писал Бардульфу и Брюеру, как и еще нескольким государственным мужам в Англии, требуя поддержать кандидатуру Уолтера на выборах архиепископа Кентерберийского. Бардульф так и поступил, за что Уолтер поручил ему вместе с другим участником крестового похода по имени Сент-Мер-Эглиз собрать выкуп за освобождение Ричарда.
Позднее, однако, Бардульф попал в очень неприятное положение. Несмотря на то, что он был вассалом принца Джона, Бардульф тем не менее помог Уолтеру подавить поднятый принцем мятеж. Тем не менее, узы вассальной присяги послужили поводом выдвинуть против него обвинение в измене королю. Незадолго до того, как Ричард осадил Ноттингем, Бардульфу пришлось уйти с поста шерифа графства Йоркшир. После осады он был оправдан, но его перевели на должность шерифа в другое графство.

[sciurus_vulgaris]

По прихоти судьбы должность шерифа Йоркшира отошла к третьему мужчине, сидящему сейчас перед Мэриан на возвышении. По своему положению в церковной иерархии архиепископ Йоркский Жоффруа равен Хьюберту Уолтеру, но его высокий сан максимально подчеркивает роскошное одеяние. Если бы Мэриан не знала, кто находится перед ней, она вполне могла бы принять его за короля Ричарда. Поразительное сходство Жоффруа с королем объясняется просто: он единокровный брат-бастард короля Ричарда и принца Джона. Ему сорок с небольшим, стало быть, он примерно на пять лет старше короля. Необузданные амбиции Жоффруа подтолкнули его купить должность шерифа Йоркского – ходят слухи, что Жоффруа задолжал английской короне три тысячи марок за это место. Сравниться с Уолтером по своему влиянию в государственной администрации он все равно не может – и потому архиепископ Йоркский постарался по крайней мере прибрать к своим рукам не только духовную, но и светскую власть в самом большом графстве Англии.

Рожденный от связи короля Генриха с неизвестной любовницей еще до того, как отец нынешнего монарха сочетался браком с Алиенорой Аквитанской, Жоффруа провел большую часть жизни в ссорах со своими единокровными братьями. Возможно, в какой-то степени, вражда между ними проистекала от того, что Жоффруа всегда поддерживал отца против Ричарда и Джона, объединившихся тогда с королем Франции Филлипом-Августом. Именно Жоффруа помогал ухаживать за умирающим отцом и был единственным из сыновей короля Генриха, кто присутствовал при его кончине. Впрочем, также легко и азартно Жоффруа ссорился со своими собратьями и подчиненными среди английского духовенства.

Среди множества затеянных Жоффруа распрей самой длительной и беспощадной была его борьба с Хьюбертом Уолтером за верховенство в английской церкви. По иронии судьбы, посеял семена вражды между ними никто иной, как король Ричард. Взойдя на престол, Ричард предложил кандидатуру своего единокровного брата в качестве архиепископа Йоркского. Сделал он это ради того, чтобы заставить Жоффруа принять духовный сан и, таким образом, избавиться от потенциального претендента на английский престол. При этом Ричард не пожелал считаться с тем, что капитул собора в Йорке к тому времени уже избрал архиепископом Уолтера, ранее бывшего деканом капитула. Поговаривали, что сам Жоффруа, после смерти короля Генриха, воспользовался печатью своего отца, подделав волеизъявление покойного, а Ричард не стал чинить препятствий, поскольку действия его единокровного брата отлично соответствовали его собственным интересам. Ходили также слухи, что королева Алиенора, ненавидевшая Жоффруа как плод одной из мночисленных любовных интрижек своего супруга, поддержала кандидатуру Уолтера в противовес Жоффруа. В правление короля Генриха кафедра архиепископа Йоркского оставалась вакантной на протяжении почти целого десятилетия. Уолтер, как декан соборного капитула, в последние три года перед восшествием Ричарда на престол исполнял обязанности архиепископа. Однажды он уже попытался избраться архиепископом Йоркским, но неудачно, и ему пришлось признать поражение. Капитул собора в Йорке оспорил назначение Жоффруа, ссылаясь на то, что сами выборы нельзя было признать состоявшимися: во время голосования отсутствовали Уолтер и еще несколько священнослужителей.

В конце концов, король Ричард настоял на своем, но вражда между Уолтером и Жоффруа только усугубилась. В первый же день осады королевскими войсками Ноттингема Уолтер, тогда уже ставший архиепископом Кентерберийским, прибыл под стены города. Перед ним несли архиепископский крест – символ его притязаний на духовную власть над всей Англией. Жоффруа в тот момент уже находился в лагере осаждающих и выразил протест королю, поскольку, по его мнению, Уолтер не имел права так поступать за пределами своего диоцеза. Узнав об этом, Уолтер разыскал Жоффруа и весьма нелестно высказал в лицо, что он о нем думает. Прямых последствий этот инцидент, по-видимому, не имел, но король Ричард – и это стало широко известно – был возмущен поведением своего единокровного брата, дерзнувшего отвлекать его подобными выходками посреди сражения. К тому времени Жоффруа был уже в опале, поскольку на него поступало очень много жалоб, и сразу после осады королевский совет должен был рассмотреть выдвинутые против него обвинения.

В конце концов, архиепископ Жоффруа решил, что благоразумие – это тоже добродетель, причем очень важная. Он затаился на время, а потом сделал ответный выпад: через месяц, когда он посетил Кентербери, перед ним тоже несли архиепископский крест. Король Ричард не стал отчитывать Жоффруа за эту провокацию, но в мае, перед отъездом из Англии, он подтвердил назначение Уолтера верховным судьей. После этого Уолтер начал против Жоффруа расследование. Оно продлилось все лето и привело к конфискации поместий обвиняемого. Жоффруа снова обратился к королю, находившемуся в то время во Франции. На этот раз, видимо, сжалившись над братом, Ричард пересмотрел решение Уолтера, возвратил конфискованные владения и простил Жоффруа. Возможно, конечно, что этот великодушный жест объяснялся тем, что к тому времени Жоффруа уже уплатил тысячу марок и пообещал перечислить в казну еще столько же. Тем не менее, распря между Жоффруа и Уолтером продолжалась. Одним из ее проявлений стало то, что Жоффруа был первым архиепископом Йоркским, добавившим к своим титулам слова «примас Англии», – явно в пику Хьюберту Уолтеру. Архиепископ Кентерберийский носил титул «примаса всей Англии» и к тому времени его верховенство в церковной иерархии страны признавалось всеми.

[sciurus_vulgaris]

Нынешнее заседание королевского совета, – размышляет Мэриан – очевидно, задумано как ответный ход Уолтера. Дворянство северных графств созвали в Йорк якобы для того, чтобы выразить запоздалую благодарность Генриху Бардульфу за его труды. Конечно, это давно следовало сделать, кроме того, таким способом Уолтер старается загладить неприятный эпизод, когда против Бардульфа совершенно беспочвенно было выдвинуто обвинение в измене. К тому же, собрание совета знати – это щелчок по носу Жоффруа: ведь его назначение шерифом не стало поводом для подобных торжеств. Однако истинная цель Уолтера – продемонстрировать единство знати северных графств против нового шерифа Йоркского. Созыв совета – отличная возможность собрать всех сторонников Уолтера, причем собрать их на территории Жоффруа, и тем самым поставить чрезмерно амбициозного, пышущего злобой соперника на место. Приглашение сюда как светских, так и духовных лиц, видимо, зависело от их предполагаемой лояльности. Безусловно, Уолтер постарается максимально использовать представившуюся возможность, чтобы выяснить, кого на самом деле будут поддерживать те из них, в чьей надежности он не слишком уверен. Должно быть, он прослышал, что Мэриан – вдова графа Хантингтона, верного слуги короля. Возможно также, что до него дошли рассказы единокровного брата Робина, ставшего теперь лордом Локсли. А может быть, дав распоряжение писцам подготовить приглашения на совет с совершенно одинаковым текстом, он отослал с полдюжины таких незаполненных бланков тем шерифам, которым он доверял, – например, своему брату шерифу Ланкашира или шерифу Ноттингемшира и Дербишира Брюеру, – поручив им проставить имена по своему усмотрению и отправить адресатам.

Совет затянулся почти до самого вечера, и по мере того как в душном зале становится все труднее дышать, Мэриан все сложнее не отвлекаться и следить за происходящим. Наконец Хьюберт Уолтер благодарит собравшихся за то, что почтили заседание своим присутствием, выражая надежду, что вечером он всех их увидит вновь на пиру, а на следующий день будет иметь возможность встретиться с некоторыми из них с глазу на глаз. Он едва успевает договорить, как леди Гвинет, склонившаяся перед ним, чтобы приложиться к архиепископскому перстню, падает в обморок и бедняжку приходится выносить из зала, чему Мэриан, надо сказать, ничуть не удивлена.

[sciurus_vulgaris]

Примечания фикрайтера:
В главе описано вымышленное заседание совета знати в Йорке, но оно основано на двух реальных событиях – совете, созванном королем Ричардом в Ноттингеме в промежутке между 31 марта и 2 апреля 1194 (т.е. сразу после осады Ноттингема королевскими войсками), и церковном совете под председательством Хьюберта Уолтера в Йорке в 1195.

Уильям де Феррер и Уильям Брюер действительно существовали и в 1194 г. сменили один другого на посту шерифа Ноттингемского. Также соответствуют действительности описанное здесь поведение де Феррера во время осады, равно как и политическая карьера и семейная жизнь Брюера – во всяком случае, так написано в Википедии.

Позднее де Феррер стал фаворитом короля Иоанна и вернул себе титул четвертого графа Дерби, ранее принадлежавший его семье, но больше шерифом он не служил, хотя и занимал другие государственные посты.

Настоящий Брюер, возможно, не вызывал симпатии – или по крайней мере с возрастом стал малосимпатичным человеком. При короле Иоанне он занимал должность шерифа в разных графствах (иногда, сразу в нескольких одновременно) и в какой-то момент жители Корнуолла, Сомерсета и Дорсета скинулись и заплатили королю деньги с тем, чтобы он снял Брюера с этого поста во всех перечисленных графствах. Его похоронили рядом с супругой Беатрис, что тронуло фикрайтера.

Кстати, прототипом шерифа Вейзи в реальной жизни был Уильям де Уэнденел (по крайней мере, человек с такими именем был шерифом Ноттингемским в 1191–1194 гг.). Никаких подробностей его жизни история не сохранила, и мы не знаем, состоял ли у него на службе высокий, мрачный и о-о-очень обаятельный приспешник.

Большая часть этой главы – слегка беллетризированная историческая справка, местами почти полностью заимствованная из Википедии или «Осады Ноттингема» (см. ниже). Для развития сюжета она не имеет особого значения, но автору показалось интересным включить в фик краткий очерк политических интриг конца XII века.

Фикрайтер смиренно признается в своей симпатии к Хьюберту Уолтеру. Те читатели, кто знаком с другим фиком нашего автора под названием “Ransom” («Выкуп»), возможно вспомнят, что третья глава в нем – одно большое признание в любви к Уолтеру. Начиная писать тот фик, автор испытывала потребность найти в реальной жизни какую-нибудь значимую политическую фигуру, вокруг которой можно было бы выстроить сюжет. Но когда фикрайтер набрела на Уолтера и кое-что почитала о нем, она испытала настоящее потрясение: вот человек, который на самом деле правил Англией – сначала вместо вечно отсутствующего Ричарда, а затем и вместо Иоанна, и правил очень мудро. При этом ему было немногим за тридцать–сорок лет! К тому же, про него пишут, что он действительно был высок и хорош собой.

Жоффруа, незаконный сын короля Генриха не следует путать с законным отпрыском того же монарха, тоже носившим имя Жоффруа – этот последний был отцом Артура Бретонского и погиб на турнире в 1186 г.! Наш Жоффруа, бастард Генриха, судя по всему, легко портил отношения со всеми. Как государственный деятель, он не мог сравниться с Уолтером, но при этом считал себя гораздо более значимой персоной. Уолтер не раз ставил Жоффруа на место. Конечно, раз уж Уолтер не побоялся пойти войной против принца Джона, то стал бы он пресмыкаться перед равным ему по сану архиепископом, пусть даже тот и был королевским выблядком?

Напротив, насколько можно судить по доступной в интернете информации, Уолтер, по-видимому, был в хороших отношениях с Бардульфом – предшественником Жоффруа на посту архиепископа Йоркского. Бардульф даже иногда позволял себе довольно колко пройтись по адресу Уолтера. В третьем сезоне нашего канона выведена очень колоритная пара – шериф Йоркский сэр Гарольд и его любвеобильная женушка леди Гвинет. В реальной жизни Хью Бардульф, по-видимому, был мудрее и добрее к людям, а о его семейной жизни известно лишь то, что в 1200 г. он женился на некой леди Мабель, которая пережила его кончину. Однако сериальные персонажи отлично вписывались в наш сюжет, и фикрайтер решила, что в создаваемой ею параллельной Вселенной Бардульф превратится в Гарольда, а леди Гвинет станет его первой женой, до брака с Мабель. Для этого читатели должны всего-навсего забыть, что Бардульфа на самом деле звали Хьюго – мелочь, не правда ли?

Интересующиеся тем, как на самом деле проходила осада Ноттингема, могут почитать об этом здесь: web.archive.org/web/20100721021614/http://www.d...
Кстати, граф Хантингтон действительно проявил себя героем во время осады вместе с королем Ричардом и де Феррером, но на самом деле его звали Давид и он был шотландцем.

[sciurus_vulgaris]

Примечания переводчика:

О капитулах, канониках, деканах и порядке избрания архиепископов
К XII в. в Западной Европе прочно сложился порядок, при котором при кафедральных соборах, образовывавших собою центры диоцезов – церковно-административных территориальных единиц, существовали постоянные советы жительствующего при соборе монашествующего духовенства. Эти советы назывались капитулами, а их члены – канониками. Именно капитулы выбирали епископов и архиепископов, после чего окончательно епископы и архиепископы утверждались папой, в то время как светские властители могли лишь выражать свои пожелания. Декан – своего рода заместитель епископа или архиепископа, выполняет пастырские и административные функции в определенной части диоцеза.

О Хьюберте Уолтере
Это действительно очень колоритная и во многих отношениях располагающая к себе историческая фигура, куда больше подходящая на роль носителя идеалов добра и справедливости, нежели король Ричард Львиное Сердце (как исторический, так и сериальный). Не случайно переводчик встречал и другие фики с его участием, см., например, замечательный фик в англофандоме, написанный rosalind25 Way Out, в котором сэру Гаю удается выбраться целым и невредимым из всех передряг третьего сезона во многом благодаря поддержке и заступничеству Хьюберта Уолтера.

[TerraVita]

Спасибо автору и переводчику за такой интересный экскурс в историю, приятно было прочитать!

Белочка, извините, я так и не разобралась, как тут написать в личку, поэтому спрошу здесь: Вы французский, случайно, не знаете?

[sciurus_vulgaris]

TerraVita, Приветствую! Я знаю французский, хотя и не так хорошо, как хотела бы, и безусловно хуже английского. Кстати, автор фика его тоже знает: она русская, долго жившая в Штатах, сейчас давно живущая в Италии - так что здесь четыре языка к Вашим услугам. Моя переписка с ней - в комментариях к ее фику Back from the Dead на Archive of Our Own и в комментария (километровых) к моему переводу на Фикбуку - так что если бываете там, заходите и присоединяйтесь